Полуостров Крильон
День первый: вновь на юг
В середине сентября выдались свободные дни: теперь уж точно на мыс Крильон! Но друг уговорил вместо этого пойти на гору Спамберга. На склонах этого тысячника мы провели четыре дня, но вершину покорить так и не смогли из-за яростного сопротивления бамбука и кедрового стланика.
Вернулись в город в пятницу, и уже в воскресенье, собрав рюкзак, в 14:20 я выехал на рейсовом автобусе в Аниву — наконец-то начинался мой поход на полуостров Крильон. За городом, застопив джип, добрался до посёлка Таранай. За Таранаем дела с автостопом пошли неважно — никто не подбирал, и от самого Тараная до мыса Крильон я шёл пешком.
Пройдя по дороге пару-тройку километров, я решил выйти на берег моря, поскольку дорога дальше шла сопками.
Далеко на юг уходил берег полуострова Крильон, а по ту сторону залива синели едва видимые, словно иллюзорные, островки Тонино-Анивского полуострова.
Полуостров Крильон назван по имени мыса, которым он заканчивается, а мыс, в свою очередь, назван французским мореплавателем Жаном-Франсуа Лаперузом в честь легендарного французского воителя Луи де Крильона. История полуострова богата: войны и международная торговля в средние века, колонизация периода Карафуто, шпионские страсти в послевоенное время и пр.
По тому побережью залива месяц назад я шел до мыса Анива — крайней юго-восточной точки Сахалина. Настоящим походом же я преследовал цель посещения самой южной точки острова. Эти походы входили в концепцию посещения всех пяти крайних точек Сахалина. Край земли на то он и край земли, чтобы манить своей запредельностью и загадочностью. Стремление попасть на край земли, по словам одного хорошего человека, возможно, уходит своими корнями в культ древних охотников.
Концепция автономного существования и свободного передвижения меня занимала издавна: палатка, спальный мешок, спальный коврик, провиант, спички, газовая горелка с газовым баллоном, налобный фонарик, сменная одежда — всё это даёт возможность вольного перемещения в пространстве и весит всего 12-15 кг. Конечно, такой образ жизни предполагает определённые тяготы и лишения, но всё же с ним не сравнится никакая идеологическая пропаганда, призывающая "брать от жизни всё".
Залив Анива… Многострадальный, чего в нем только не затоплено: одних только РИТЭГов по неофициальным данным столько, что Фукусима нервно курит в сторонке. Уже не приходится говорить о куче затонувших кораблей с мазутом и всяких химикатах.
На побережье много джипов и прочих легковых автомобилей. Простые люди отдыхают, рыбаки заводят сети, дети играют в песке, собаки носятся по берегу. Побережье замусорено.
Спешу пройти людскую суету. Меня окликают. Парнишка лет двадцати пяти — восьми колхозно-приблатнённого вида вежливо интересуется моей персоной. Разговариваем. Учтиво восхищается моим походом. На прощание жмёт руку.
Пройдя несколько сот метров, слышу окрик: с надувной лодки недалеко от берега фиксатый рыбачок предлагает рыбки.
— Бесплатно! — добавляет он.
С улыбкой отказываюсь, ссылаясь на отсутствие места в рюкзаке (да и готовить некогда), но настроение отличное: люди у нас добродушные!
Сгустились сумерки. Нужно разбивать лагерь. Радует обилие древесины, выброшенной на берег, — с костром проблем не возникнет.
Останавливаюсь у полноводной речки. Ставлю палатку, разжигаю огонь.
По сторону речки — рыбацкий стан. Оттуда в мою сторону направляются два тела в оранжевых рыбацких куртках. Одно из них, подойдя к кромке воды, кричит мне "Эй!" и машет рукой. Подхожу.
— Если увижу, что сеть ставишь!.. — раздаётся развязно-блатная угрожающая тирада.
Даю понять, что он ошибается насчет сети.
Мужик сдаёт позиции и добавляет нотки извинения в свою речь:
— Ты извини, конечно, что таким тоном, но тут недавно двое ночевали. Утром смотрю, сеть поставили и аж две штуки поймали. А у нас тут РУЗ стоит, ждём захода рыбы.
Сменяю тему:
— Вода в реке питьевая?
И на утвердительный ответ задаю новый вопрос:
— Сахарку завтра утром дадите, а то в спешке дома забыл взять?
Рыбак оказался безотказный.
Ещё одной поразившей меня особенностью этой местности оказалось наличие злых комаров. Странное дело, на склонах Спамберга, в тайге их не было, а тут они неистовствуют! Что за аномалия?! Несмотря на осенние холода, они активны, как летом.
Из-за гор на противоположном берегу выплыла оранжевая ущербная луна. Огни того побережья, яркие звёзды на небосводе, Млечный Путь… Дрова весело пылают. Таёжные дрова горы Спамберга не очень хотели гореть, а эти прям жизни радуются.
Произвожу отбой.
День второй: полная свобода, морские приливы и ореол легендарности вокруг фамилии Картавых
Подъём в 6:50. Очень холодно. С трёх часов ночи не спалось: от холода, исходящего из глубин земли и проникавшего сквозь палатку, спальный коврик и спальный мешок, всего ломало — середина сентября как-никак. На рассвете стало веселей: прояснились горы и простор залива, засияли огни кораблей и населённых пунктов.
Первым делом разложил костер — нужно отогреться. Самое удивительное, несмотря ни на что, выспался: некомфортные условия держат тело (и душу) в тонусе.
Дрова на побережье хорошие: вспыхивают махом, давая драгоценное тепло. В это время суток и в это время года окружающая среда насыщена непередаваемыми красками.
Закончив сборы, перехожу вброд реку и выхожу на стан. Рыбаки сидят на завалинке, среди них — мой вчерашний собеседник. Как и обещано, сахару он дал, даже с лихвой, на полкило точно потянет. Рыбаки оживляются: появление путника привносит в их однообразную действительность (целыми днями ожидать заход рыбы!) хоть какое-то движение. Как обычно, надавали кучу советов на дорогу.
Иду по освещаемому утренним солнцем побережью. "Полная свобода!" — пел Ромыч Неумоев из "Инструкции по выживанию". Что может быть лучше свободного неограниченного перемещения в пространстве?.. При всем том — это не просто бесцельное шатанье по миру, а целые научные путешествия. Именно научными путешествиями называет подобные авантюры идеолог автостопа Антон Кротов. Путешествие — это всегда расширение горизонтов знания: новые земли, новые люди, новые впечатления, а самое главное — новый опыт.
Подхожу к ликвидированному посёлку Кириллово. Тут ещё до недавнего времени стояла пограничная застава, был кордон, контролировавший проезд на территорию заповедника (полуостров Крильон — заповедник). Заставу расформировали, и сюда свободным потоком хлынули все кому не лень, и теперь тут проходной двор.
Меня встречает ржавый вездеход, или, лучше сказать, его каркас. Памятник былой мощи Советской Армии.
Вдали сиротливо высится вышка. Охранять уже нечего. Сахалин теперь не пограничная территория, а зона свободных действий. Ничего не поделаешь, нынче в мире заправляют другие понятия: вместо индустриализации — цветмет, вместо здравой государственной идеологии — ура-патриотизм. Мне порядком пришлось насмотреться по стране разграбленных войсковых частей.
Перехожу вброд широкую реку Урюм. Реки восточного побережья Крильона, как я убедился на своем опыте, довольно полноводные.
Набредаю на стан. Лает собака. Выходит высокий, обросший бородой мужик лет пятидесяти. Попросил у него хлеба. Он дал сухари — тоже неплохо, даже лучше: не заплесневеют. Моего нового знакомого зовут Вадим. Он из Красноярска. Приехал сюда на своём авто на путину, но рыбы (в 2013) было очень мало: Вадим невесело прикидывает, сколько ему потребуется денег на возвращение домой. Говорит, что скучает по маленькой внучке. Оказывается, Вадим — дальнобойщик и объездил всю страну. И вот на берегу далёкого острова, вдали от федеральных трасс обнаружилось извечное братство автостопщиков и дальнобойщиков.
Вадим с собакой проводили меня немного.
Прохожу интересный берег.
Высокий берег образован песчаником. Склон "выплавил" из себя лицо мутанта.
После обеда выхожу к устью реки Максимовки. Здесь расположен большой стан. Вышел мужичок, лет так за пятьдесят, в кожаном пиджаке, наодеколоненный (есть такие люди, которые выглядят элегантно в любых обстоятельствах). Представился Сашей. До весны сторожит стан. Так работает уже несколько лет. Здесь ему нравится, и когда он находится дома, в Чехове, его тянет сюда. Тут зимой особенно хорошо, добавляет он.
Неподалёку от него ещё один стан, который охраняет молодой парнишка. Друг к другу ходят в гости.
— Недавно иду вечером от него. Темно было, свечу фонариком. Вижу — медведь за мной идёт, я и кричал, и отгонял его, а он всё шёл за мной до самого дома, пока в заросли не свернул.
Саша напоил меня чаем и накормил огромными вкусными оладьями, приготовленными им на кофейном порошке. Он дал мне в дорогу сухарей, оладий и мазь против комаров. В очередной раз я сделал вывод, что пропасть в нашем пропащем мире не дадут: накормят, напоят и с собой всего надают.
Пока чаёвничали, Саша рассказал, что в этом году путины не было. Лично он заработал на рыбозаводе в Аниве всего… 650 рублей (!) за весь сезон.
Провожал меня Саша вместе с молодой игривой кошкой Симой.
— Она, как собака, со мной по побережью ходит.
Рядом протекает река Ульяновка. Отсюда и начались мои непрестанная борьба со стихией и приключения на этом своенравном полуострове.
Река сама по себе немаленькая, а тут ещё морской прилив стал наступать, волны прямо в реку заходят. Пошел было вброд, но глубина не позволила перейти реку. Чуть выше по течению — японский мост, но он оказался разрушенным.
Выход из ситуации нашёл следующий: при помощи шеста нащупал косу в море, где можно было перейти по пояс в воде (наименьшая глубина), и, взвалив рюкзак на плечи, делая крюк в море, потихоньку прошел.
Солнце, склоняясь к западу, закатилось за высокий берег, на побережье надвинулась тень.
Прилив прижимает. Иду по камням: началась полоса небольших валунов.
На бревнах примостился разбитый телевизор. Оригинально: в глухих местах такой отголосок цивилизации. Словно, кто-то (рыбаки ли, медведи) сидел на бревнах, смотрел телевизор и, разбив экран камнями, ушел восвояси.
Вот холодильник лежит. На западном побережье Тонино-Анивского полуострова месяц назад я довольно набредал на бытовой мусор.
До каждого очередного мыса иду с замиранием сердца: что там за ним откроется?..
Очередное водное препятствие — река Кура. Перехожу эту реку по горло в воде и с рюкзаком на голове. Впрочем, это прилив, в отлив наверняка можно и по пояс пройти.
Вышел на противоположный берег на косе. В метрах трёхстах — рыбацкий стан. Парнишка, встретивший меня, сказал, что чуть дальше расположились некто дядя Саша и Олег Картавых. Картавых?! Знакомая фамилия!
Пройдя два километра — уже начало смеркаться — вижу: стан не стан, а какие-то беседки, домики и т.п. В устье речки (р. Колхозная) в искусственной запруде лежат разделанные туши нерп. Насторожило.
Неподалёку джип. Навстречу вышли двое.
— На юг идёшь? Заходи ночевать. Там дальше дойдёшь максимум до Медведевки, и всё. Так что лучше ночуй у нас, — говорит мне сходу молодцеватого вида бойкий мужик.
Ага, вот он сын знаменитого отца. Однако наличие в водоеме туш нерп не позволяет мне полностью довериться:
— Я тут нерп разделанных видел, вы случаем не браконьеры?
Хозяин слегка изменился в лице, но, не сводя с меня глаз, тут же нашёл подходящий хлёсткий ответ:
— Нет, мы всего лишь путников ловим, разделываем и закапываем, — и добавил с деланным пристрастием, — какие мы тебе браконьеры?! Заказник тут, всё законно. Я сам бы этих браконьеров отстреливал. Заходи, заночуешь у нас. Сейчас ужинать будем.
Олег Картавых — зверобой, сын Фёдора Леонтьевича Картавых, знаменитого охотоведа, старшего егеря Крильона, который в своё время курировал полуостров. Его могила находится на реке Найче. Там же, рядом с ним похоронена его жена. О Фёдоре Леонтьевиче я прочитал в рассказе одного сахалинского писателя незадолго до этого похода.
— После бати никого вместо него не стало. А когда в 2006 заставу в Кириллово сняли, на Крильоне вообще анархия наступила, — констатировал печальный факт Олег.
Эта погранзастава, похоже, не столько охраняла погранзону от шпионов, диверсантов и иностранного вторжения, сколько от местных варваров.
— Вот сидит пограничник, видит, ты идёшь: захотел — пустил тебя, не захотел — на фиг послал.
За ужином Олег рассказал много интересного про своего отца. Фёдор Леонтьевич помимо прочего прославился еще и тем, что ликвидировал на полуострове огромного медведя-каннибала, который пожирал себе подобных. Чудовищный медведь облюбовал себе место там, где река делает поворот: залегал над трёхметровым обрывом и ожидал жертву. Заслышит шаги по воде и прыгает перед остолбеневшим медведем. Заваливает его, прячет тушу и опять залегает.
— И вот лежит этот медведь-каннибал в своей засаде, — рассказывает Олег, — слышит: шаги. Прыг с обрыва, а перед ним не мишка, а… Фёдор Леонтьевич!
Олег с чувством естественной гордости за отца продолжает:
— Туша этого гиганта в выпотрошенном виде весила 520 кг! На ВДНХ его череп первое место занял. А когда хотели на Европу (европейский конкурс) посылать, вышла загвоздка: наша разведка разнюхала, что череп трофейного медведя Чаушеску был меньше. Решено было не унижать Чаушеску, — трофей какого-то там Фёдора Леонтьевича, видите ли, больше, чем трофей Чаушеску! — и таким образом не портить отношения с Румынией, и батин медведь на Европу не выставлялся. Это всё политика, чтоб ей пусто было!
Рядом со мной за столом сидел немногословный напарник Олега Саня. Угощали супом и пеленгасом.
— Ешь всё, мы уже наелись за это время.
— Когда медведя-каннибала завалили, у него нашли закопанными пять-шесть убитых им медведей, — бойко продолжал тему Олег.
— Я вот не люблю, когда хвастаются, — развивал он мысль, — что, мол, убили медведя с трёхсот метров и т.д. Попробовали бы вот вплотную, как Фёдор Леонтьевич, дело с медведями иметь.
Да уж, предки ходили на медведя не то что с ружьем, а с рогатиной и нередко выигрывали в честном поединке. В наше время охотничья доблесть понижает свою планку по мере усовершенствования стрелкового оружия. Всё относительно.
— И не боишься ты вот так ходить в одиночку среди медведей? — с малой долей иронии смотрит на меня зверобой.
— Да как-то страху нет, дело привычное, — отвечаю.
— Тебя медведь хоть раз атаковал. Нет? А вот меня атаковал… Ты бы по-другому говорил.
— Вроде бы медведь существо спокойное. Я даже слышал, что он человека боится. Просто нужно не провоцировать его…
Орудуя ложкой, Олег ухмыльнулся, кинув на меня взгляд:
— А кто знает, что у него на уме. Вот мы сидим тут с тобой, кушаем, а ты вдруг возьмёшь нож и нас всех порубишь. Кто тебя знает?! Так и медведь.
Сидя в беседке на фоне сумеречного залива и далёких высоких берегов, разговорились с Олегом и за жизнь.
В сгущающейся темноте разошлись спать. Немного непривычно: электрического света нет, и спать приходится ложиться рано.
По словам Олега Картавых, от шлагбаума посёлка Кириллово до его стана — 27 километров. Таким образом, за день я сделал порядка 30 км.
День третий: хлебосольные рыбацкие станы, сахалинские джунгли и мыс Анастасии
Проснулись в семь утра от громогласного:
— Саня! Вставай!
Это Олег будил своего напарника.
— Вставай-вставай! Собирать вещи надо.
Сегодня они сворачиваются и покидают стан. В полдень начинается прилив, и надо успеть собрать скарб, разобрать домики и проскочить по отливу на север.
Небо хмурилось. Впрочем, прогноз так и обещал: дождь во вторник в первой половине дня.
— Девиз Фёдора Леонтьевича Картавых был: "Не можешь выполнить — не обещай, замахнулся — бей".
Таким напутственным словом Олег с Саней проводили меня в дорогу. На прощанье Олег дал мне номер своего мобильного.
Было 8:30 утра. Накрапывал дождик. Через некоторое время стало капать настойчивее, и начался капитальный дождь, в одночасье вымочивший меня до нитки.
Вскоре показались строения: пройдя около 8 км, я вышел к берегам реки Найчи (именно там находится могила Ф.Л.Картавых и его жены). На северном берегу реки — стан. Как мне говорили днём раньше, тут живёт некто Петрович.
Стан огромный. Стучу в дверь. Вышел круглолицый малый, назвавшийся Сергеем. Сам Петрович оказался в вагончике. Через некоторое время мы втроём уже завтракали в столовой стана. Петрович — прожжённый бородатый мужик в почтенных годах, он живет в этих краях с 1989 года. На восточном побережье Крильона его знают все. В свою очередь он был лично знаком с Ф.Л.Картавых.
Угощая меня копчёной уткой с рисом, Петрович поведал о том, как три года тому назад на этом стане ночевали две молодые англичанки, которые на каноэ плыли в Японию. Я их сразу узнал: одной из них была Сара Оутен. Она шла в кругосветку и через Сахалин перебиралась в Японию: от Крильона до Вакканая проливом Лаперуза. Я тогда работал в определенных структурах и занимался ее вопросом.
— Вечером, смотрю, причаливает байдарка. Из неё вылезли две девчонки и на берегу палатку разбивают, — вспоминает Петрович, — я им говорю: тут медведи бродят, я в туалет-то без ружья не хожу. Короче, зазвал их ночевать внутрь.
По словам Петровича, в этом месте был японский посёлок со школой. Ничего удивительного, при японцах весь Южный Сахалин был застроен и заселён. В предгорьях горы Спамберг нам много встречалось полей немалых размеров — трудолюбивые японцы изо всех сил расширяли свою обреченную империю.
После завтрака я перешёл полноводную Найчу, несущую свои воды почти под окнами столовой, в болотниках, которые мне одолжил Петрович, и, оставив их под корягой на том берегу, как было оговорено, пошёл дальше. Вдали, у сопок, паслись лошади. Полуостров Крильон ими славится.
После почти 8 километров пути под струями дождя замечаю в сопках православный крест, венчающий спрятанную за мокрыми деревьями часовню, — я вышел к устью реки Могучи, на берегах которой расположился очередной стан.
На территории стана пасутся корова и бараны. Бегает пёс. Замечаю женщину, стремительно входящую в дом. Спешу за ней, стучусь в дверь. Дверь открывается, и на меня смотрят женщина, зашедшая внутрь только что, и восточный человек с банданой на голове. Фраза, с которой меня встретили, говорила о многом:
— Родной ты мой человек!
Это Ольга, хозяйка дома, выразила сочувствие моему вымокшему напрочь состоянию. Алик сразу же предложил переодеться. После осмотра часовни на сопке, я поглотил три чашки горячего борща, слушая историю этих добрейших людей. Ольга приехала с Алтайского края, она уже четвёртый год работает здесь поварихой. Дома муж и пять детей. Года-два назад ездила проведать семью и с тех пор больше выехать не смогла — денег всё не хватало. Тем более что в этом году рыбы почти не было. Алика тоже жизнь покидала, и он тут третий год безвылазно(!).
Здесь, на самом деле, не только стан, но и база отдыха. В тёплое время года каждые выходные тут проводятся тусовки для состоятельных людей: музыка, шашлычки и т.п.
Ольга показывает мне на своём цифровом фотоаппарате фотографии здешнего быта: рыбалка, домашний скот, рабочие будни. Словно дежавю какое-то: в июле того же года, когда я пробирался по дороге от мыса Погиби на восток, пересекая Сахалин, в избе трубообходчиков в глухой тайге мне точно так же такая же хлебосольная хозяйка за трапезой показывала на ноутбуке фотографии. Видимо, целый тип таких женщин сложился.
Обращаю внимание на наличие комаров в это довольно-таки холодное время года. Алик говорит, приводя точные данные своих наблюдений, что они на побережье появились 6 сентября, а Ольга объясняет причину: лето было засушливое, жаркое, до 30 градусов в тени, вот комары, якобы, и ждали благоприятной поры.
Наевшись борща, напившись горячего кофе и согревшись, я, несмотря на настойчивые предложения Алика остаться ночевать (хотя ещё день на дворе), выдвигаюсь дальше. Обнявшись на прощанье с хозяевами, которые проводили меня до реки, перехожу вброд (пока отлив) Могучи и продолжаю путь на юг.
С надеждой смотрю на хмурое небо, с которого стремительно падает вода: как никогда хочется солнца промокшему путнику.
Предстоит самый трудный этап пути — переход по верху, по хребту, в обход скал Хирано и мыса Конабеевки. Я был готов к тому, что будет очень трудно, но что это будет практически убийственно, даже не предполагал.
Существует проход по этим скалистым местам снизу, но из прочитанных мною воспоминаний путешественников и услышанных от бывалых людей советов выходило, что по кромке моря можно пройти только налегке. Мой друг и напарник по походу на гору Спамберга Максим говорил, что мыс Конабеевка получил своё название потому, что тут разбивались кони (там была устроенная японцами лошадиная тропа).
Имея за плечами порядка 12 кг скарба, принимаю решение идти поверху.
Дохожу до указанного Аликом остова небольшого проржавевшего судна. Там — распадок, в котором прячется старая японская дорога, ведущая вверх на хребет. Но сначала решаю дойти до ближнего скалистого мыска и посмотреть, что за ним. Пробравшись по огромным камням первые десятки метров, взбираюсь на мысок и вижу повсюду нагромождения валунов и лезвиеподобных скал. Понимаю, что с тяжёлым рюкзаком идти дальше не стоит — рискованно.
Переобуваюсь: тапки, которые хороши лишь в условиях морского берега, прячу в рюкзаке, надеваю кеды и ухожу в распадок.
Поначалу тропку, вроде бы, видать, но вскоре она теряется в зарослях. Махнув рукой — будь что будет! — сворачиваю на склон и поднимаюсь напролом. Враждебно щетинится бамбук, до боли знакомый со Спамберга. Неделю назад он не пустил нас на вершину горы, теперь препятствует обходить Крильон!
Промокает до нитки высохшая было одежда. Кругом берёзы и прочие лиственные деревья и немного хвойных. Цепляясь за стволы деревьев, воюю с бамбуком. Подавляю страх перед неизвестностью в этих заброшенных местах, поливаемых дождями и обложенных медведями. Назад ходу нет. Правда, Алик с Ольгой пока ещё неподалёку, и можно вернуться в любой момент, но возвращаться к ним будет капитуляцией. Помнится, Максим говорил, что по сравнению с Тонино-Анивским полуостровом Крильон — детские игрушки. Шутишь, дружище, поход до мыса Анива был весёлым променадом, а тут вон какое дело — борьба за каждый метр.
Прорываюсь на гребень хребта. За буйной растительностью видна только гладь моря да бескрайние просторы полуострова.
На гребне хребта бамбук не такой высокий — идти легче. Иду по хребту дальше на юг. Не иду — плыву, в прямом и переносном смыслах. В прямом — потому что всё мокро от дождя; в переносном — потому что приходится работать руками, как при плавании. Про хвалённую старую японскую дорогу и не вспоминаю — она окончательно исчезла в зарослях. Иду по интуиции. Периодически под ногами попадаются какие-то канавы, прорезающие хребет. Местами они глубокие, и, чтобы их преодолеть, приходится в них спускаться. Всё это — и бамбук, и канавы, и дождь — не могут не вызвать унылого настроения. Но унывать в таких местах безумие: куда лучше прекрасные пейзажи в таких условиях, чем в сухости и тепле — стена дома напротив, где в вечерних окнах отображается личная жизнь сотен людей. Внизу показался мыс Конабеевка. Поистине красота неземная!
Замечаю, что хребет плавно начинает спускаться к побережью. В порыве радости решаю сойти с хребта и начать спуск пораньше, и это было большой ошибкой. "Сваливаюсь" влево и пробираюсь сквозь бамбук. А на склонах, как мы уже знаем, он гораздо яростней, чем на хребте. Пробираюсь до русла ручья и свободно иду по нему вниз в надежде, что он выведет меня на берег моря. Однако склон резко обрывается вниз, и, видя далеко внизу бьющиеся о камни морские волны, понимаю, что нахожусь всего лишь на высокой скале. Поспешил, ох, поспешил со спуском!
С досадой поднимаюсь по руслу и забираю влево на склон отрога, прям в чащу бамбука. Дело в том, что спускаться по склону, заросшему бамбуком или кедровым стланником проще, поскольку идёшь по направлению его расстилания, то есть, "по шерсти", а вот подниматься приходится "против шерсти". Я, собственно, и решил обходить полуостров Крильон со стороны Тараная именно потому, что, по словам бывалого товарища, бамбук на хребте над Конабеевкой стелется в направлении юга, что упрощает ход, так как — "по шерсти".
С трудом переваливаю склон и начинаю спуск по отрогу. К бамбуку примешиваются лианы. Они переплетаются и цепляются за рюкзак или же просто свисают поперёк пути: невозможно ни перешагнуть их, ни разорвать. Продвигаться очень тяжело, до тошноты, тошнота — признак переутомления. Повторяется ситуация, много лет назад имевшая место в горных джунглях Лаоса. К лаосским лианам и прочей буйной растительности добавлялись какие-то жуки, которые кусали руки, оставляя незнакомую прежде, крутящую боль. Тогда у меня не было с собой ни еды, ни питья, а внизу текла полноводная река, в менее чем километре от меня, и дразнила своей свежестью. И точно также я пробирался тогда сквозь джунгли и выходил к скалистым обрывам. Но тогда я был налегке и мог кое-как спускаться вниз по скальной стене и деревьям.
Сахалинские джунгли не уступают джунглям Индокитая. На склонах горы Спамберга, пробираясь сквозь бамбук, я выразил пожелание заиметь мачете, но Максим сказал, что в данном случае мачете не поможет. Сейчас же я просто горел желанием держать мачете в руке и прорубать себе путь к морю. Рубить всё кругом, с плеча! — так дикая флора выматывала. На побережье будет спасение от этой убийственной красоты! Там камни и песок, там ручьи и волны, там можно лечь на ровную поверхность и перевести дух. Здесь же приходится быть в постоянном напряжении: в физическом и моральном. Чтобы хоть как-то продвигаться, делаю отчаянный сальто-прыжок вперёд и перекидываю себя вместе с рюкзаком через сплетения ветвей. И так раза три.
Вновь русло ручья и вновь он падает вниз со скалы.
Опять подъём сквозь щетину сахалинских джунглей, опять переваливаю отрог. И вот, наконец, третий ручей, русло которого выводит к морю!
Выйдя на побережье, оглядываюсь на арку Конабеевки, оставшейся позади, на севере, и перевожу взгляд наверх. Действительно, убийственная красота: можно остаться навечно в этих зарослях.
Вымотан настолько, что убито желание сходить на арку и посмотреть, что там за ней (сейчас об этом жалею). Но всё, что нас не убивает, нас делает сильней, говорил один радикал.
Без потерь не обошлось: разорван карман на штанах и исцарапаны руки. Тогда, в Лаосе, мои штаны превратились в шорты, а ноги и спина — в исполосованную плоть. Родные места снисходительней.
На часах шесть вечера.
…Иду до мыса Анастасии. Там был некогда посёлок Атласово. Петрович говорил, что оттуда до них — до стана на Найче — один мужик через заросли над Конабеевкой дошёл за два часа (!), чтобы позвать на помощь: у них что-то там заглохло. Я же только на обход одной Конабеевки потратил более трёх часов.
Прохожу водопад, маяк на сопке, дохожу до мыса Анастасии.
Он представляет собой резкий выступ в море и состоит из двух скал: большая похожа на каравай и, по всей видимости, экструзия (магматическое тело), вторая поменьше и являет собой кекур. На юге, через бухту Морж, виден мыс Крильон с сооружениями на нём. Повыше на сопке — белые шары ПВО.
На самом мысу Анастасии располагается стан, рыбаки уже снялись, на стане никого нет. Кругом постройки. Со времён Карафуто осталась инфраструктура: пирс, чаны для засолки рыбы и т.п.
Смеркается. Перехожу с рюкзаком на голове по горло в воде ярящуюся полноводьем (прилив начинается) реку Анастасию.
Разжигаю костёр (морские дрова, даже сырые от дождя, горят хорошо!), в сумерках наспех сушу вещи, готовлю ужин и произвожу отбой. В сырой палатке прокручиваю в памяти насыщенный день. Через открытый вход палатки созерцаю далёкие огни мыса Крильон и отблески маяка: он с определенной частотой прорезает стремительным всполохом южную часть ночного неба. Красиво и монументально. Поблизости никого нет, и далекое присутствие людей греет душу: в бухте Морж, примерно на половине расстояния от меня до мыса Крильон, бросило якорь судёнышко.
До мыса — километров 12-15. Завтра к обеду нужно дойти.
День четвёртый: мыс Крильон, Япония и западное побережье
Утром проснулся рано: в шесть-полседьмого. Просушка мокрой одежды заняла много времени, и я выдвинулся в путь лишь в пол-одиннадцатого.
В процессе сушки одежды с сожалением обнаружил, что маленькая книга рассказов Акутагава Рюноскэ в очередной раз промокла и теперь уже окончательно развалилась (бумажные вещи нужно хранить в целлофановом пакете!). Новой починке неоднократно клееная книга уже не подлежала, и я принял решение — сжечь. Достойный уход походной книги — быть почётно преданной огню на краю света. Книга этого великого японского писателя, сопровождавшая меня во время моих путешествий по стране и по Сахалину, триумфально исчезла в пламени костра на мысе Анастасии.
Иду по берегу бухты Морж. Море без волн, что довольно необычно. На берегу валяются бутылки из-под водки и встречаются всё те же предметы быта: холодильник и два телевизора. Вдалеке бороздят простор залива корабли. Над акваторией стоит какой-то рокот.
Какое-то время меня сопровождает любопытный тюлень, плывущий параллельно моему ходу метрах в десяти от берега. Иду по огромным свежим следам косолапого. Следы сворачивают вправо в сопки и тут же опять появляются.
Огибаю три скалистых мыса. Набредаю на остов вездехода: от боевой машины остались лишь ходовая часть и поршни. Уже чувствуется близость военных.
Прохожу последний скалистый мыс — мыс Кострома — и выхожу на финишную прямую — до мыса Крильон.
С побережья на возвышенность, где находятся строения, ведёт развороченная "Уралом" грунтовая дорога.
Около четырёх часов пополудни я уже был на крайней южной точке Сахалина.
На Крильоне расположены погранзастава, возле которой стоит вертолёт (он пролетал пару раз туда и обратно, пока я шёл по побережью), высится древний действующий маяк, возле него — метеостанция, повсюду разрушенные постройки.
Иду по грунтовой дороге, местами она переходит в ядреную грязь.
Вертолёт вновь стал взлетать. Наблюдавшая за его взлетом женщина поздоровалась со мной. Проехал на мотоцикле-муравье парнишка, везя в кузове, если мне не изменяет память, детали дизельного двигателя.
К моему удивлению, никто из военных не спросил у меня документов: их — военных — практически не было видно в этой погранзоне.
На краю мыса, над обрывом — могила советских воинов, освобождавших Южный Сахалин в августе 1945 года. Сюда каждый год на 9 мая приезжают джиперы возлагать венки. Увидеть памятник здесь было для меня весьма неожиданным. Впрочем, должно быть, такое расположение имеет больше символическое значение.
Сижу на обрыве, на самом краю Сахалина. Вдали синеет полоска Японии. До Вакканая — порядка сорока километров. На том — японском — берегу виднеется белая башня. На юго-западе высится гора Рисири, являя собой одноименный остров. До Японии, как говорится, рукой подать, и в то же время она далеко. Далеко — бюрократически (визу в Японию всё никак не отменят), рукой же подать потому, что японский путешественник Сэкино Ёсихару с товарищем лет десять тому назад на каяке до туда за 13 часов добрался.
Как-то, на закате Союза, один французский барон-виндсерфер Арно де Ронэ, рекордсмен Книги рекордов Гиннеса, не дождавшись советской визы (в консульстве в Саппоро завтраками кормили), чтобы легально пересечь пролив Лаперуза, в один из дней своих тренировок, поймав попутный ветер, самовольно ушел на серфе на Сахалин. На берегу пограничного мыса Крильон Арно не встретил никого, кто бы мог зафиксировать его рекорд. За тоскливыми размышлениями его застали наши рыбаки, которые передали всемирно известного мореплавателя пограничникам. Дело разрешилось вполне благополучно: в Москве Арно знали хорошо.
А сколько в этом районе шпионов из Японии высаживалось, знает только ограниченный круг лиц!
Иду обратно в сторону маяка. Спрашиваю у недавней женщины, которая теперь пилит дрова, где находится метеостанция: там у меня есть одно дело. Метеостанция находится на территории маяка, до которого нужно лишь немного подняться.
Во дворе бегают куры и раздирается пёс. У входа стоит, слегка улыбаясь, миловидная девушка Оля, до которой я шёл больше года, и смотрит на меня с интересом. Полная романтика.
— Здравствуйте! Оля? Вам привет от Егора из Томска.
У Егора я вписывался на ночлег в Томске во время автостопа по России. Егор — отмороженный автостопщик и велоавантюрист. Прибыв пару лет назад в Холмск на пароме и оказавшись впервые на Сахалине, он сразу же отправился на Крильон (после этого он добрался аж до Охи). Здесь он и познакомился с Олей, которая приехала из Барнаула сюда, на край света. Егор рассказал мне о ней и просил при случае передать привет.
Егора она вспомнила, поблагодарила за привет и предложила попить чаю, правда, только через час, когда закончится её смена. Но времени у меня не было — нужно было разбить лагерь до заката солнца, и я вынужден был раскланяться. Правильно я сделал или нет, что отказался, не знаю; может быть, стоило пожертвовать временем и узнать, что же заставило эту девушку уйти из цивилизации и жить на краю земли?..
И вот, обогнув мыс Крильон, иду теперь на север, в сторону дома. Поглощаю перезревший вкусный шиповник. Гора Рисири преобразилась в лучах западающего солнца. На северо-западе синеет остров Монерон. Сопки Татарского побережья полуострова Крильон лишены леса — из-за сильных морских ветров. Это делает местный рельеф похожим на Забайкалье с тем только отличием, что на здешних сопках растёт непролазный бамбук, а в степях Забайкалья мягкие благоухающие травы.
Ещё одна особенность западнокрильонского побережья — это отсутствие полноценных дров: нормального костра не разжечь. На берегу полно морской капусты, в которую проваливаешься по щиколотку.
Выхожу на мыс Майделя.
На прибрежных сопках забелело что-то похожее на памятник. Издалека, на фоне голого рельефа, это напоминает бурятское ритуальное сооружение в степях.
Чуть поодаль у самого леса высится бетонная труба.
Забираюсь по военной дороге в сопки и подхожу к памятнику, выполненному в характерном японском стиле. Могила знатного самурая? У основания — красная табличка, по бокам которой стоят две огромные гильзы с красными звёздами. На табличке надпись о том, что здесь в 1990 году погиб советский солдат (в результате несчастного случая). Неужели этот весь комплекс посвящён погибшему?..
На самом деле интуиция меня не подвела: постамент и вправду японский. После описываемого похода я обнаружил в "Вестнике сахалинского музея" (№18 за 2011 год) статью про японский пост Сирануси, находившийся здесь, на мысе Майделя, в XVIII-XIX веках. Сообщалось также, что в октябре 1930 года мэрия японского города Хонто (ныне Невельск) на месте поста установила памятник, на японском языке звучащий как Кайдзима Кинэнто, в честь японских исследователей Карафуто. Кроме того, по рассказам местных жителей, неподалёку стояла советская войсковая часть, танки которой якобы до сих пор спрятаны в сопках и в любой момент готовы развернуться для ведения боевых действий.
Вскоре показались массивы мысов Замирайлова Голова и Кузнецова.
На закате я дошёл до останков севшего на мель во время невероятного шторма в 1945 году судна "Либерти". Корабль развалился на три неравных части.
На закате всё это символизирует преходящесть человеческой цивилизации на фоне красоты мироздания.
Красочный вечерний небосвод исполнял беззвучную симфонию, торжественную и неземную.
В 19:45 я приметил место у реки, где на траве можно было поставить палатку. По костровищу и остаткам дров было видно, что тут уже стоял чей-то лагерь. В сгустившихся сумерках, когда я сооружал палатку, послышался отдалённый шум автомобиля, и вскоре неподалеку на берегу остановилась рыбацкая "Нива", из которой вышли двое и стали заводить невод в море. Я подошел к ним. Познакомились: Дима и Андрей из посёлка Правда. В километрах пяти на север был их лагерь, где остались их товарищи.
Утром Дима с отцом приехали за мной и предложили подбросить до Невельска, так как идти берегом в обход мыса Кузнецова трудно, а по объездной таёжной дороге грязно и опасно по причине медведей. Да и сам мыс Кузнецова — эти скалистые берега — находятся под юрисдикцией одного медведя-монополиста, который, якобы, очень не любит чужаков на своей территории (ничего не напоминает?). Отказывать было нецелесообразно, и на трёх машинах мы двинулись на север. Я ехал с Иваном и его охотничьим псом Персиком (Перс), тоскливо скулившим всякий раз, когда видел в окно вспархивающую утку. Спасибо вам, друзья, что не оставили путника!
…Проехали гору Коврижка. Мне и раньше приходилось слышать, что эта гора использовалась айнами как неприступная военная крепость. На острове некогда велась война между нивхами и айнами, так что эту гипотезу отбрасывать нельзя. Дима на Коврижку однажды лазил. О том, что на плоскую вершину есть ход, свидетельствует верёвка, свисающая сверху. С сожалением я глядел на Коврижку, оставляемую нами. Видать, в другой раз придется взобраться.
Добрались до Шебунино, и начался асфальт.
После разбомбленных Шебунино и Горнозаводска Невельск предстал мегаполисом. У них даже "Рублёвка" своя есть: коттеджи вдоль федеральной трассы. Началась цивилизация, обрамлённая красочными осенними сопками.
И вот… вокзал — маршрутка — Южно-Сахалинск. Приехали.
В работе над материалом использовались сведения из книг "Хоппо руто. Сахарин но таби", автор Сэкино Ёсихара (Токио, 2006),
"Без грифа "СЕКРЕТНО", автор-составитель Н.В.Вишневский (Южно-Сахалинск, 2012).
Автор выражает благодарность А.В.Соловьеву за консультации.
Валентин Соколов | ИА Sakh.com