"Не сдаваться. Моя тридцатилетняя война"

Предисловие

Лейтенант Хиро Онода был официально объявлен мертвым в декабре 1959 года. В тот момент считалось что он и его товарищ Кинсичи Козука умерли от ран полученных пятью годами ранее в стычках с Филиппинскими войсками. Шестимесячные поиски, организованные японским министерством здоровья и благополучия в начале 1959 года, не обнаружили никаких следов двух мужчин.
Но в 1972 году Онода и Козука появились снова, и Козука был убит в столкновении с Филиппинской полицией. В последующие полгода три японские поисковые группы пытались убедить Оноду выйти из джунглей, но единственным результатом, которого они добились, были благодарственные записки за некоторые подарки, которые они оставили.
Это, по крайней мере, свидетельствовало о том, что он всё еще был жив. Благодаря его крайнему нежеланию выходить на контакт он стал легендой в Японии.

В начале 1974 года исключенный из японского университета студент Сузуки, пропутешествовав через пятьдесят стран, и создав массу проблем множеству японских посольств, решил предпринять путешествие через Филиппины, Малазию, Сингапур, Бирму, Непал и другие страны, которые могли бы встретиться на пути. Уезжая из Японии, Сузуки сказал друзьям, что отправляется искать Лейтенанта Оноду, панду и Ужасного Снежного Человека, именно в таком порядке. По-видимому, панда и снежный человек пока ждут своего часа, поскольку всего за пять дней на Лубанге Сузуки нашел Оноду и убедил его встретиться с делегацией из Японии, которую Сузуки взялся организовать.
Сообщение Сузуки о встрече с Онодой породило самую большую лихорадку, когда-либо возникавшую в японской прессе и телевидении. Люди сначала сомневались в правдивости Сузуки, но вскоре филиппинская сторона была поставлена в известность о его миссии, чтобы проверить его рассказы. Сопровождать Сузуки в его поездке отправилось не менее сотни японских журналистов.

Есть несколько теорий, объясняющих – почему возвращение Оноды вызвало такой ажиотаж. Моя теория такова – в Оноде проявились черты того, чего Япония была лишена из-за поражения во Второй Мировой войне – народного героя войны. Схожая шумиха возникала и вокруг возвращавшихся ранее. Всего годом ранее сержант Соичи Йокои вернулся домой с Гуама под трубный звук фанфар. Сейчас, однако, никто не может скрыть чувство, что Йокои был достаточно обыкновенным человеком – слишком обыкновенным, чтобы стать героем. По видимому, лейтенант Онода нужными качествами обладает.
После его сдачи Оноды стало известно, что он умен, красноречив, обладал силой воли и упорством. Это именно те качества, которые японцы любят в своих героях, и в течение трех недель между первым контактом с Сузуки и его приемом у президента Фердинанда Маркоса, количество публикаций в Японии росло с интенсивностью потопа. Когда Онода прибыл обратно в Японию, он был встречен как генерал- триумфант. Норио Сузуки, в свою очередь, в один шаг продвинулся от путешественника до помощника героя.

Обычно я почти полностью индифферентен к героям и героизации. Также меня отталкивает чрезмерная публичность. Прочитав в газете высказывания самого господина Оноды, в которых он говорил о себе, что он не герой, я воспринял их как формальный жест вежливости. Когда мне сказали, что его самолет приземлится в Токио в четыре тридцать сегодня днем, моя реакция была – «Хорошо, мы это можем как-то предотвратить?»

Тем не менее, я человек, и когда пришло время, я отложил свою работу в сторону и sat in front of the set like everybody else. И когда я увидел этого маленького горделивого человека, выходящего из самолета, кланяющегося, а затем стоящего навытяжку в ожидании полагающихся аплодисментов, я внезапно осознал, что он являлся чем-то, чего я никогда не видел – человеком, который до сих пор жил в 1944 году. Или, по крайней мере, лишь несколько дней назад из этого года прибыл. Человек, который тридцать лет носил в своей голове забытую военную пропаганду тех лет. Мысли роились в моей голове. Надо ли мне попытаться встретиться с ним, или кто-то другой уже успел рассказать ему, что у американских дьяволов нет хвостов? Можно ли быть уверенными, что он не сделает харакири прямо на площади? Как воспримет он новую Японию, радикально отличающуюся, по крайней мере издалека, от того, какой она была в 1944-м?

Короче, я попался на крючок. Вместе со всей нацией я на протяжении нескольких недель смотрел как лейтенант Онода приветствовал отца и друзей, лейтенант Онода в своем номере в отеле, лейтенант Онода идет в госпиталь на осмотр, лейтенант Онода завтракает, лейтенант Онода уезжает из Токио в свой родной город в префектуре Вакаяма. Я даже не возражал когда в семичасовых новостях в день его возвращения сюжет о его воссоединении с матерью перекрыл сюжет о попытке захвата самолета над нашими головами в Токио.

Мне стало ясно, что Онода – не простой потерявшийся солдат, но человек сильной решимости и принципов. Несмотря на хрупкое телосложение, он казался ярким представителем породы – чуть помпезный Японский офицер из ушедших времен. Я отчетливо понял, что, раз он оставался на Лубанге тридцать лет, у него должны были быть на это серьезные причины. Я размышлял об этих причинах, и о том, какая психология должна стоять за ними.

Пока мы все вместе смотрели телевидение, Японские издатели боролись за права на издание истории Оноды. Он ошеломил большинство из них, отвергнув самые выгодные предложения и выбрав издателя, чьими молодежными журналами он восхищался в довоенные времена. После встречи и беседы с Онодой я понял, что это решение было характерным для Оноды, так как твердость, с которой он держался на Лубанге, подпитывалась трепетным отношением и ностальгией по счастливом временам беззаботной юности.

Онода не вел какого-либо журнала или дневника, но его память феноменальна. За три месяца с момента возвращения он надиктовал две тысячи страниц воспоминаний, варьирующихся от наиболее важных событий до мельчайших подробностей жизни в джунглях. В июле 1974 статьи начали выходить серией в еженедельнике Shukan Gendai. Одновременно началась подготовка к изданию книги на японском и английском языках, а также началось налаживание связей с заинтересованными издателями за рубежом.

Во время работы над английским переводом, я имел возможность обратиться к Оноде за разъяснением некоторых моментов, и я был поражен яркостью, с которой он мог описывать события, происходившие на любом отрезке времени или способ, которым он делал какой-то предмет или деталь одежды. Он сам сделал эскизы всех диаграмм и картинок для его книги, также как множество других иллюстраций для Японских детских изданий.

Готовя издание английского текста, я получил огромную помощь не только от самого господина Оноды, но и от редакторского коллектива, работающего в Коданша Интернешнл, работавшего над моим переводом с большой заботой и вниманием.

В конце своей книги, Онода спрашивает себя – за что он сражался все эти годы? Моё мнение таково – за честность. Будет ли Онода чествоваться как герой – будущее покажет, но я считаю – будет, потому что в конце концов он победил в своей войне.

Чарльз С. Терри
Токио
7 октября 1974

http://ursusrussus.blogspot.com/2008/08 … _7323.html

ВОССОЕДИНЕНИЕ

Я прятался в зарослях, коротая время. Был почти полдень 9 марта 1974, и я сидел на склоне примерно в двух часах от точки Вакаяма. Мой план подождать до вечера, когда еще можно будет различать человеческие лица и быстро добраться до точки Вакаяма, одним маневром. Слишком яркое освещение означает опасность, но если будет слишком темно, я не смогу убедиться, что человек, с которым я встречаюсь, действительно майор Танигучи. Кроме того, поздние сумерки – хорошее время для отхода, если мне вдруг понадобиться отходить.

В два часа пополудни я осторожно выполз из своего укрытия и пересек реку выше назначенной точки. Двигаясь сквозь пальмовую рощу, растущую вдоль реки, я вскоре пришел к месту, где островитяне рубили деревья для строительства.
На краю поляны я остановился и оглядел местность вокруг. Я никого не заметил. Я полагал, что у работников был выходной, но на всякий случай замаскировался ветками и сухими листьями, прежде чем преодолеть открытую местность.
Я пересек реку Акаваян и занял позицию примерно в трех сотнях метров от назначенной точки. Было всего около четырех, и у меня всё ещё было полно времени. Я сменил маскировку на свежие листья. В назначенном месте когда-то были рисовые чеки, но теперь они превратились в травянистое поле с отдельными пальмами здесь и там. Вдоль реки рос бамбук и кустарники.
Я забрался на маленький холм, с которого мог не только наблюдать за местом встречи, но и следить за окрестностями. Именно в этом месте я встретился и беседовал с Норио Сузуки двумя неделями раньше. Всего двумя днями раньше сообщение от Сузуки, в котором он просил меня встретиться с ним снова было оставлено в договоренном ящичке, и я пришел. Я беспокоился, что это могла быть ловушка. Если так, враг мог поджидать меня на холме.
Я приблизился со всеми возможными предосторожностями, но не заметил никаких признаков жизни. На вершине холма я выглянул из зарослей и невдалеке от места встречи, где Сузуки устанавливал свою москитную сетку, я увидел желтую палатку. Я мог разглядеть японский флаг, развивающийся над ней, но не мог никого разглядеть. Отдыхают ли они в палатке. Или, может быть прячутся где-то неподалеку, поджидая, когда я покажусь?

После тридцати напряженных минут ожидания, за которые ничего не изменилось, я спустился по склону и приблизился на расстояние всего порядка ста метров до палатки. Я сменил позицию, чтобы осмотреться с другой точки, о опять никого не заметил. Я решил, что все, должно быть, в палатке и дожидаются заката.

Солнце начало садиться. Я проверил свою винтовку и перешнуровал ботинки. Я был уверен – я смог бы дойти до палатки с закрытыми глазами, и чувствовал себя сильным, така как отдохнул пока ожидал нужного часа. Я перепрыгнул через ограду из колючей проволоки и пробрался в тень ближайшего дерева «боса», остановился, сделал глубокий вдох и снова осмотрел палатку. Все было тихо.
Время пришло. Я покрепче взял винтовку, выпятил грудь и вышел на открытое место.
Сузуки стоял спиной ко мне, между палаткой и костровищем, организованным выше на берегу. Он медленно обернулся и, увидев меня, пошел ко мне с вскинутыми руками.
«Это Онода» - прокричал он, - «Майор Танигучи, это Онода!»
В палатке зашевелилась какая-то фигура фигура, но я всё равно прошел вперед.
Сузуки, с глазами горящими от возбуждения, подбежал ко мне и обеими руками пожал мою левую руку. Я остановился примерно в десяти метрах от палатки, из которой раздался голос:
«Это действительно ты, Онода? Я встречу тебя через минуту.»
По голосу я определил, что это был майор Танигучи. Неподвижно я ждал его появления. Сузуки нырнул в палатку и вытащил фотоаппарат. Стоящий внутри майор без гимнастерки выглянул наружу и сказал «Я переодеваюсь. Подожди минутку.»
Голова его исчезла внутри, и через несколько мгновений майор Танигучи возник из палатки в полном обмундировании и с армейской фуражкой на голове. Вытянувшись до кончиков пальцев, я выкрикнул «Лейтенант Онода, сэр, прибыл в ваше распоряжение».
«Замечательно!» ответил он, подходя ко мне и похлопывая по левому плечу. «Я тебе привез кое-что от министерства Здоровья и Благополучия».
Он вручил мне пачку сигарет с изображением Императорской печати в виде цветка хризантемы на ней. А принял ее и, держа ее перед собой в знак должного уважения к императору, отступил на два или три шага назад. На небольшом отдалении стоял Сузуки наготове со своим фотоаппаратом.
Майор Танигучи сказал «Я зачитаю тебе приказ»
Я перестал дышать, когда он начал зачитывать докуент, который держал торжественно, двумя руками. Достаточно тихо он прочел «Распоряжения штаба, Четырнадцатая полевая армия», а продолжил более уверенно и громко «Приказы Специального батальона, начальник штаба, Бекабак, 19 сентября, 19 ч. 00 мин.
1. В соответствии и Имперским распоряжением, четырнадцатая полевая армия прекратила все боевые действия.
2. В соответствии с распоряжением военного командования № А-2003, со специальный батальон при штабе снимаются все военные обязанности.
3. Подразделениям и бойцам из состава Специального Батальона предписывается прекратить любые военные действия и операции и перейти под командование ближайшего вышестоящего офицера. Если нахождение офицера невозможно, связаться с Американскими или Филиппинскими силами и следовать их указаниям.
Начальник штаба специального батальона четырнадцатой полевой армии, майор Йосими Танигучи.

Я стоял смирно, ожидая, что будет дальше. Я был уверен, что майор Танигучи подойдет ко мне и прошепчет «Так много слов . Я передам тебе настоящий приказ позже.» Действительно, тут был Сузуки, и майор не мог говорить со мной конциденциально в его присутствии.

Я внимательно следил за майором. А он просто холодно смотрел на меня в ответ. Проходили секунды, но он так и не сказал ничего больше. Ранец у меня на плечах вдруг показался очень тяжелым.
Маюр Танигучи медленно сложил приказ, и я впервые понял, что никаких ухищрений не было. Никакой уловки нет – всё, что я услышал, было правдой. Секретного послания не было.
Ранец стал еще тяжелее.
Мы действительно проиграли войну! Как мы могли оказаться такими слабыми?
Внезапно всё вокруг потемнело. Буря вскипела во мне. Я почувствовал себя дураком из-за напряжения и предосторожностей, с которыми я пришел сюда. Хуже того, что я вообще делал тут все эти годы?
Постепенно буря улеглась, и впервые я по-настоящему понял: моя тридцатилетняя партизанская война за армию Японии резко завершилась. Это был конец.
Я открыл затвор винтовки и вынул пули.
«Это, должно быть, трудно пережить» - сказал майор Танигучи, - «расслабься, постарайся успокоится.».
Я сбросил ранец, который всегда носил с собой и положил оружие сверху. Неужели мне действительно не понадобится больше эта винтовка, которую я полировал и берег как ребенка все эти годы? И спрятанная в расщелине скалы винтовка Козуки – тоже? Действительно ли война закончилась тридцать лет назад? Если да – за что погибли Симада и Козука? Если всё происходящее – правда, не лучше ли мне было погибнуть вместе с ними?
Я медленно вошел в палатку следом за майором Танигучи.
Той ночью я совсем не спал. Оказавшись в палатке, я начал докладывать о моей разведывательной и военной деятельности на Лубанге зе тридцать лет – подробный полевой отчет. Время от времени майор Танигучи вставлял слово- другое, но по большей части он слушал внимательно, кивая тут и там в знак согласия или сочувствия.
Настолько холодно, насколько я мог, я докладывал о событиях, одном за другим, но, по мере того, как я говорил, эмоции пересиливали меня и, когда я дошел до гибели Симады и Козуки, я несколько раз запинался. Майор Танигучи моргал, как будто бы пытался удержать слезы. Единственным, что не дало мне раскиснуть окончательно, было мерное похрапывание молодого Сузуки, который выпил хорошую порцию саке перед тем как заснуть на своей складной койке.
Перед тем, как я начал свой рассказ, Сузуки спросил майора – следует ли ему сообщить другим искателям, что я нашелся. Майор сказал, что сообщать не следует, поскольку если бы он сделал это, нас немедленно осадила бы огромная толпа людей. Сузуки передал остальным «никаких новостей» и я продолжил беседовать с майором до рассвета.

Несколько раз он приказывал мне лечь спать и дорассказать остальное на следующий день, но, хотя я пытался два или три раза, каждый раз я вскакивал через несколько минут. Как я мог спать в такой момент? Я должен был рассказать ем все прямо там и тогда.
Наконец, я добрался до конца истории и майор сказал «Теперь давай поспим. Осталось всего около часа до того, как солнце совсем взойдет. Нам предстоит трудный день, так что даже час пойдет на пользу.» Должно быть его сильно обрадовало завершение поисков, так как он захрапел сразу же как лёг.

А я нет. После многих лет сна на открытом воздухе я не мог привыкнуть к койке. Я закрыл глаза, но был бодрее, чем когда бы то ни было. Нравилось мне или нет, но я должен был прокрутить в голове все события, которые привели меня в эту палатку.

http://ursusrussus.blogspot.com/2008/08 … _9804.html

1961 год, рядовой Масаши и капрал Минакава

В 1961 году, через 16 лет после капитуляции Японии, из тропических джунглей Гуама вышел солдат по имени Ито Масаши. Масаши не мог поверить, что мир, который он знал и в который верил до 1945 года, сейчас уже совсем не тот, что того мира больше уже не существует.

Рядовой Масаши потерялся в джунглях 14 октября 1944 года. Ито Масаши наклонился, чтобы завязать шнурок на ботинке. Он отстал от колонны, и это его спасло - часть Масаши угодила в засаду, устроенную австралийскими солдатами. Услыхав стрельбу, Масаши и его товарищ, капрал Ироки Минакава, тоже отставший, бросились на землю. Так началась их невероятная шестнадцатилетняя игра в прятки со всем остальным миром.

Первые два месяца рядовой и капрал питались остатками НЗ и личинками насекомых, которые отыскивали под корой деревьев. Пили дождевую воду, собранную в банановые листья, жевали съедобные коренья. Порой обедали змеями, которых случалось изловить в силки.

Вначале за ними охотились солдаты союзной армии, а потом – жители острова со своими собаками. Но им удавалось уходить. Масаши и Минакава для безопасного общения друг с другом придумали собственный язык - пощелкивание, сигналы руками.

Они соорудили несколько убежищ, выкопав их в земле и накрыв ветвями. Пол устлали сухой листвой. Неподалеку вырыли несколько ям с острыми кольями на дне - ловушки для дичи.

Они бродили по джунглям в течение долгих восьми лет. Позднее Масаши скажет: "За время скитаний мы натыкались на другие такие же группы японских солдат, которые, как и мы, продолжали верить, что война продолжается. Мы были уверены, что наши генералы отступили из тактических соображений, но придет день, когда они вернутся с подкреплением. Иногда мы зажигали костры, но это было опасно, так как нас могли обнаружить. Солдаты умирали от голода и болезней, подвергались нападениям. Я знал, что должен остаться в живых, чтобы выполнить свой долг - продолжать борьбу. Мы выжили лишь благодаря случаю, потому что наткнулись на свалку американской авиабазы".

Свалка стала источником жизни для затерявшихся в джунглях солдат. Расточительные американцы выбрасывали много разной еды. Там же японцы подобрали консервные банки и приспособили их под посуду. Из пружин от кроватей они сделали швейные иглы, тенты пошли на постельное белье. Солдатам нужна была соль, и по ночам они выползали на побережье, набирали в банки морской воды, чтобы выпарить из нее белые кристаллики.

Наихудшим врагом скитальцев был ежегодный сезон дождей: два месяца подряд они тоскливо сидели в укрытиях, питаясь лишь ягодами и лягушками. В их отношениях в то время царила почти невыносимая напряженность, рассказывал потом Масаши.

После десяти лет такой жизни они нашли на острове листовки. В них было послание от японского генерала, о котором они никогда раньше не слышали. Генерал приказывал им сдаться. Масаши рассказывал: "Я был уверен, что это уловка американцев, чтобы поймать нас. Я сказал Минакаве: "За кого они нас принимают?!"

Невероятное чувство долга у этих людей, незнакомое европейцам, отражено также в другом рассказе Масаши: "Однажды Минакава и я разговаривали о том, как выбраться с этого острова по морю. Мы ходили вдоль побережья, безуспешно пытаясь найти лодку. Но наткнулись лишь на две американские казармы с освещенными окнами. Мы подползли достаточно близко, чтобы увидеть танцующих мужчин и женщин и услышать звуки джаза. Впервые за все эти годы я увидел женщин. Я был в отчаянии - мне их не хватало! Вернувшись в свое убежище, стал вырезать из дерева фигуру обнаженной женщины. Я мог спокойно пойти в американский лагерь и сдаться, но это противоречило моим убеждениям. Я ведь давал клятву моему императору, он был бы разочарован в нас. Я не знал, что война давно закончилась, и думал, что император просто перебросил наших солдат в какое-то другое место".

Однажды утром, после шестнадцати лет отшельничества, Минакава надел самодельные деревянные сандалии и пошел на охоту. Прошли сутки, а его все не было. Масаши охватила паника. "Я знал, что не выживу без него, - говорил он. - В поисках друга я обшарил все джунгли. Совершенно случайно наткнулся на рюкзак и сандалии Минакавы. Я был уверен, что его схватили американцы. Неожиданно над моей головой пролетел самолет, и я бросился назад в джунгли, полный решимости умереть, но не сдаться. Взобравшись на гору, я увидел там четверых американцев, поджидавших меня. Среди них был Минакава, которого я не сразу узнал, - его лицо было гладко выбрито. От него я услышал, что война давно закончилась, но мне понадобилось несколько месяцев, чтобы действительно поверить в это. Мне показали фотографию моей могилы в Японии, где на памятнике было написано, что я погиб в бою. Это было ужасно трудно понять. Вся моя молодость оказалась потраченной впустую. В тот же вечер я пошел в горячо натопленную баню и впервые за много лет лег спать на чистой постели. Это было восхитительно!"

1972 год, сержант Икои

Как оказалось, были японские солдаты, которые прожили в джунглях намного дольше, чем Масаши. Например, сержант императорской армии Шоичи Икои, тоже служивший на Гуаме.

Когда американцы брали штурмом остров, Шоичи отбился от своего полка морской пехоты и нашел укрытие у подножия гор. Он тоже находил на острове листовки, призывающие японских солдат сдаваться согласно приказу императора, но отказывался верить в это.

Жил сержант полным отшельником. Питался в основном лягушками и крысами. Форму, пришедшую в негодность, ему заменила одежда из коры и лыка. Брился, скребя лицо заостренным куском кремня.

Шоичи Икои рассказывал: "Я был совсем один столько долгих дней и ночей! Однажды попытался криком прогнать змею, которая заползла в мое жилище, но получился только жалкий писк. Мои голосовые связки столько времени были в бездействии, что просто отказывались работать. После этого я стал каждый день тренировать свой голос, напевая песенки или читая вслух молитвы".

Сержанта случайно обнаружили охотники в январе 1972 года. Ему было 58 лет. Икои ничего не знал об атомных бомбардировках, о капитуляции и поражении его родины. Когда ему объяснили, что его отшельничество было лишено смысла, он упал на землю и зарыдал. Услышав, что он скоро полетит домой в Японию на реактивном самолете, Икои с удивлением спросил: "А что такое реактивный самолет?"

После этого случая под давлением общественности правительственные организации в Токио вынуждены были снарядить экспедицию в джунгли, чтобы извлечь своих старых солдат из их берлог. Экспедиция разбрасывала на Филиппинах и других островах, где могли оказаться японские солдаты, тонны листовок. Но воины-скитальцы по-прежнему считали это вражеской пропагандой.

1974 год, лейтенант Онода

Еще позже, в 1974 году, на отдаленном филиппинском острове Лубанг вышел из джунглей и сдался местным властям 52-летний лейтенант Хироо Онода. За шесть месяцев до этого Онода и его товарищ Киншики Козука устроили засаду на филиппинский патруль, приняв его за американский. Козука погиб, а попытки выследить Оноду ни к чему не привели: он скрылся в непроходимых зарослях.

Чтобы убедить Оноду, что война кончилась, пришлось даже вызвать его прежнего командира - никому иному он не верил. Онода попросил разрешения оставить на память священный самурайский меч, который он закопал на острове в 1945 году.

Онода был настолько ошеломлен, попав совсем в иное время, что к нему пришлось применить длительное психотерапевтическое лечение. Он говорил: "Я знаю, что в лесах скрывается еще много моих товарищей, мне известны их позывные и места, где они прячутся. Но они никогда не придут на мой зов. Они решат, что я не выдержал испытаний и сломался, сдавшись врагам. К сожалению, они там так и умрут".

В Японии состоялась трогательная встреча Оноды с его престарелыми родителями. Его отец сказал: "Я горжусь тобой! Ты поступил как настоящий воин, как подсказывало тебе сердце".

2005 год, лейтенант Ямакаве и ефрейтор Накаути

Последний случай обнаружения произошел совсем недавно - в мае 2005 года. В джунглях филиппинского острова Минданао обнаружены 87-летний лейтенант Иосио Ямакаве и 85-летний ефрейтор Цудзуки Накаути, служившие в дивизии "Пантера", потерявшей в боях на Филиппинах до 80% личного состава.

Они воевали и скрывались в джунглях 60 лет - они положили всю жизнь на то, чтобы не потерять чести перед своим Императором.

Источник: http://www.renascentia.ru/w2_japon.htm