18  сентября  вылетел  в  Тайохару  (теперь   Южно-Сахалинск).   Тайохара оказалась довольно большим городом. Когда вышел  из  машины  и  прошелся  по улицам, я не увидел  никаких  разрушений.  Японцы  мирно  занимались  своими делами. По улицам рядом с местным населением группами и по одиночке шли наши солдаты и офицеры. Японские полицейские поддерживали порядок. Судя  по  этой мирной картине, можно было понять, что наши войска повели себя так тактично, что, казалось бы, неизбежных в таких случаях трений и конфликтов нет.
  Конечно, с одной стороны,  такое  мирное  соседство  говорило  о  высокой воспитанности наших войск, но с другой - и о дисциплине,  которую  проявляли японцы.
   Улицы Тайохары были застроены преимущественно  одноэтажными  домами,  как показалось  мне,  не  по  климату  легкими.  Видимо,  сюда   был   перенесен традиционный тип построек, пригодных для мягкого климата  Японии.  Один  дом походил на другой, и стояли они впритык.
   Мы вошли в грязный двор одного из домов. В доме же было чисто. Мебели  не было, в углу  лежали  циновки,  горкой  одеяла,  а  посреди  комнаты  стояла небольшая чугунная печурка. В окнах вместо стекол пергаментная бумага. Зная, что тут бывают сильные морозы, как в средней полосе России, я  спросил,  как же переносят эти морозы японцы, люди, привыкшие к более мягкому климату? Мне ответили, что на ночь семья укладывается поближе  к  печке,  все  укрываются ватными одеялами, в печке же непрерывно поддерживается огонь.
   Наши  военачальники  в  южной  части  Сахалина  совершенно   разумно   не вмешивались  во  внутренний  распорядок  жизни  острова,  решая  необходимые вопросы при помощи японского губернатора г-на Оцу Тосио,  который  находился здесь и до начала военных действий. Для того чтобы лучше узнать о  положении дел на Южном Сахалине, о нуждах населения, я решил нанести ему визит.
   Дом губернатора находился на окраине города. Оцу Тосио оказался человеком уже немолодым. Встретил  он  нас  предупредительно  вежливо  и  спокойно.  Я
представился. Поблагодарил за то, что он принимает все меры, чтобы  не  было трений между нашими войсками и японским населением. Он  ответил:  "Благодарю
вас. Ваши войска ведут себя по отношению к местному населению хорошо. Но мне хотелось бы получить ответ: до какого времени я буду тут сидеть  и  что  мне
делать?" Я успокоил его: "Мы  пока  не  будем  вносить  изменения,  которые, конечно, неизбежны в связи с введением  советского  образа  жизни.  Пока  же
продолжайте работать и делать  все,  чтобы  товары,  продукты  питания  были выданы населению  в  тех  же  размерах,  что  и  до  прихода  наших  войск".
Губернатор, вздохнув, сказал: "У нас иссякают запасы риса и сои".
   В телеграмме, посланной Сталину, я  сообщил,  что  по  моим  наблюдениям, большинство японцев проявляют готовность работать на нас, хотя работают они,
как я выяснил, в данное время значительно  хуже,  чем  до  вступления  наших войск, что это происходит в основном из-за неопределенности их положения.
   И, конечно, всех волновало положение с продовольствием. После того как мы посчитали, сколько нужно продуктов питания  для  Сахалина,  учитывая  особые
нормы для рабочих, для детей, для беременных женщин и  больных,  я  попросил Сталина дать указание отправить на Южный Сахалин  в  течение  октября-ноября 1945 г. 25 тыс. т необрушенного риса и 5 тыс. т сои. Я знал, что на  Дальнем Востоке эти продукты есть и их не надо грузить из  Москвы.  Через  день  или через  два  я  получил  телеграмму,  из  которой  явствовало,  что  все  мои предложения приняты.
   Надо было еще решить, как быть с торговлей, валютой,  зарплатой,  ценами, коммунальными вопросами, здравоохранением. Я  сообщил  Сталину  о  том,  что командование на Южном Сахалине с моего согласия  ввело  хождение  советского рубля по курсу: один рубль равен одной иене. Госбанк же предложил установить на Южном Сахалине курс: один рубль равен четырем иенам. Я  не  согласился  с этим, понимая, что если принять такой курс, то существующая низкая  зарплата рабочих, которая пока еще не может быть заменена без  надлежащей  подготовки советской зарплатой, фактически будет снижена в четыре раза в  тех  случаях, когда из-за отсутствия иен зарплата будет выдаваться советскими деньгами. 
  Я писал также, что материальное значение этого вопроса тут, на Южном Сахалине, для  нас  небольшое,  а  отрицательное  влияние  на  настроение  рабочих и предпринимателей, находящихся под нашим контролем, велико.
   И эта проблема была решена в соответствии с моим предложением.
   Большой интерес на Южном Сахалине представляли для нас лесная,  бумажная, угольная и рыбная промышленность. После ознакомления  с  этими  отраслями  я информировал Сталина о лесных запасах Южного Сахалина. Написал  о  том,  что для  лесозаготовок  срочно  необходимо  оказать  помощь:   завезти   топоры, поперечные пилы, а к наступлению морозов дать теплую одежду и обувь.
   В телеграмме я высказал свои соображения и о создании на  Южном  Сахалине трестов и комбинатов, которые смогут организовать работу лесной, бумажной  и угольной  промышленности.  В  частности,  я  предложил   обязать   народного комиссара  угольной   промышленности   Вахрушева   направить   на   комбинат "Сахалинуголь" в двухнедельный срок 250 инженеров, техников  и  специалистов для использования их на руководящих работах в тресте и на комбинате.
29 сентября командующий Тихоокеанским флотом адмирал Юмашев  передал  мне телеграмму Сталина. В этой телеграмме говорилось:  "СНК  СССР  постановляет: принять предложения, внесенные  Микояном  по  вопросам  лесной,  бумажной  и угольной промышленности на Сахалине".
   На окраине Тайохары имелись питомники, где разводились черно-бурые  лисы. Меня это дело интересовало, потому что, будучи наркомом внешней торговли,  я много занимался пушным делом. Причем, как ни  странно,  не  только  продажей пушнины, но и производством ее, ибо тогда в  состав  наркомата  входили  все зверосовхозы и каракулеводческие совхозы страны.
   Это получилось таким образом. Во  время  заседаний  Политбюро  я  не  раз жаловался, что пушное хозяйство, которое является большим источником валюты, поставлено у нас слабо, плохо развивается и каракулеводство. Однажды,  когда во время заседания Политбюро я  в  очередной  раз  пожаловался  на  все  эти обстоятельства, Сталин сказал: "Сколько директив писали,  а  дело  не  идет. Возьми все это хозяйство себе в наркомат, сам будешь за него отвечать. И  не на кого будет тебе жаловаться!" Я ему говорил, что совершенно  это  дело  ко мне и Внешторгу не имеет отношения, что Внешторг  только  продает  каракуль, аппарат его никакого отношения к совхозам не может  иметь.  Но  он  настоял, говоря: "Аппарат не имеет отношения, но ты найдешь людей,  ты  умеешь  такие работы выполнять". Поскольку такое решение  было  записано,  надо  было  его выполнять. Собрал каракулеводов и расспросил их, что  им  мешает  в  работе, причем выслушал не только ученых, но  и  практиков  вплоть  до  чабанов.  Мы создали  свой  научно-исследовательский  институт  каракулеводства,  который выводил породы, соответствующие требованиям внешнего рынка. И надо  сказать, до 1949 г., пока я был наркомом,  я  этим  делом  занимался,  и  с  большими результатами. Даже в войну эти совхозы продолжали  развиваться,  увеличивали поголовье. Конечно, эти совхозы были прибыльными, кадры в них устойчивыми. Я не давал местным органам менять кадры часто или устраивать "своих  людей"  в эти совхозы. И зверосовхозы стали большой отраслью хозяйства.
   Поэтому я с интересом ознакомился с  организацией  пушных  питомников  на Южном Сахалине. В общем, они были похожи на наши, только меньше размером.
   Вместе со мной на Южный  Сахалин  приехал  нарком  рыбной  промышленности Ишков, прекрасный  знаток  своего  дела,  самородок,  настоящий  талант.  На западном берегу мы осмотрели рыболовецкие промыслы.  Они  произвели  тяжелое впечатление. Здесь были большие уловы сельди и японцы половину и даже больше пускали на удобрение. Нам сказали, что в  1945  г.  из  1150  ц  выловленной сельди 59% пошло на удобрение. Я был поражен этим: сельдь, которую так любит наш народ и которая так хороша  с  картофелем,  -  на  удобрение!  Мы  сразу приняли решение строить чаны для обычного  посола  сельди  по  астраханскому методу. Чанов мы могли построить достаточно. Подсчитали, что сможем засолить таким методом не менее 1 млн ц в живом весе.
   К моменту нашего приезда на Сахалин туда уже  прибыло  руководство  вновь организованной рыбопромышленности Южносахалинского треста  -  103  человека. Была  установлена  связь  с  местами,   укомплектовывали   местный   аппарат советскими  работниками,  использовав  и  аппарат   промышленных   компаний. Поскольку работники этих компаний и сами рыбаки охотно шли на  возобновление работы, рыбная промышленность быстро восстанавливалась. Принимались меры для улучшения санитарного состояния и повышения качества продукции.
   Так день за днем я посылал Сталину телеграммы. 26 сентября я  получил  от Сталина сообщение, что все мои телеграммы получены  и  что  "соответствующие
решения Совнаркома приняты и посланы тебе".
   Утром 24 сентября на военном корабле мы подошли с  тихоокеанской  стороны Курильских островов к острову Кунасири, но из-за шторма не могли подплыть  к нему, поэтому изменили курс на бухту Рубецу на  острове  Итуруп  со  стороны Охотского моря, где и высадились. Это самый большой остров Курильской гряды.
   Я видел штормы в разных морях и океанах, но  такого  еще  не  доводилось. Первый раз я узнал, что такое шторм,  когда  нас  перевозили  из  тюрьмы  по Каспийскому морю в Баку. Попадал я в сильный шторм, когда ехал на корабле из Гавра в Нью-Йорк, побывал в шторме на Баренцевом море. Но тогда  даже  и  не представлял себе, что такое девятибалльный шторм, в  который  мы  попали  на Тихом океане. Только разве ради шутки можно было назвать этот океан "Тихим"!
   В стремительном порыве, будто на гору,  взлетал  наш  корабль,  а  потом, через мгновение, даже не задержавшись на ней, падал в ущелье. Ну, думаешь, - все, поглотит сейчас нас  пучина!  Впереди  вставала  огромная  стена  воды. Корабль снова взлетал на нее. Волна будто играла с нами. То  мы  поднимались над ней, то она над нами! Экипаж корабля был подобран  из  новобранцев.  Это были молодые люди со средним образованием,  но  океан  знали  еще  плохо.  И получилось так, что шторм вывел почти всех их из строя. Люди лежали  ничком. Столовая была закрыта. Повара мы не видели. Хорошо, что у адъютанта адмирала Андреева оказался запас тушенки. Ее мы с ним и ели, запивая чаем.  По-моему, почти весь экипаж был поражен морской болезнью. Мой  сын  Вано,  которого  я взял в поездку, тоже нигде не появлялся.
   Понимая особый интерес Сталина к Курильским островам,  я  постарался  как можно подробнее осветить свою поездку. Я сообщил подробно о всем  увиденном: о бухтах, о  промысле  лососевых.  На  острове  Итуруп  вылавливают  главным  образом горбушу и кету. Небольшие уловы лососевых японцы объясняют тем,  что в прошлом рыбопромышленники хищнически отлавливали их в  местах  продвижения на нерест. Для восполнения запасов лососевых в последние годы  японцы  ввели строгий запрет рыболовства  в  реках  острова  и  образовали  10  рыбоводных пунктов для разведения лососевых.
   На острове Топпей самого большого внимания  заслуживают  имеющиеся  здесь аэродромы и авиапосадочные площадки, которые мало чем уступают лучшим  нашим аэродромам. Но никаких советских авиачастей здесь  не  было.  Представлялось явно целесообразным, чтобы здесь стоял хотя бы один полк бомбардировщиков  и один полк истребителей.  Было  видно,  что  японцы  только  начали  освоение  острова, поэтому, рассказав обо всем Сталину,  я  предложил  тут  развернуть хозяйственную деятельность, как и на Южном Сахалине.
   Северная группа Курильских островов - Парамусир, Самусю и  Алаид  -  была наиболее  богата  рыбным  хозяйством  из  всех  островов  Курильской  гряды. Рыболовство  в  этом  районе  базировалось   исключительно   на   лососевых, мигрирующих из Тихого океана  в  Охотское  море  через  северные  Курильские проливы западного побережья Камчатки, Охотского побережья и  реку  Амур.  На этой "большой дороге" лососевых японцы сосредоточивали прибрежный лов и  лов с морских рыболовных судов.
   На рыбных предприятиях этих  трех  островов  в  1943  г.  японские  фирмы использовали более 13 тыс. рабочих. К нашему приезду их было  меньше.  Часть этих рабочих  мы  привлекли  для  того,  чтобы  привести  в  порядок  рыбные предприятия, флот, так как к этому времени ход рыбы за  исключением  трески, имеющейся в Охотском море, закончился.
   25 сентября мы высадились со стороны Охотского побережья на острове Уруп.  С нами ехали представители  армии.  Они  считали,  что  на  Урупе  есть  наш гарнизон, но нас никто не встретил. Неподалеку от причала мы увидели большую группу японских солдат и офицеров. К нам подошел японский бригадный  генерал и отрапортовал, что по приказу императора японские войска, расположенные  на острове Уруп, капитулируют. "Оружие собрано на  складе.  Мы  ждем  советских офицеров, которые примут у нас  капитуляцию",  -  сказал  он.  Поблагодарили генерала за порядок и сказали, что он может быть  уверен  в  нашем  гуманном отношении к подчиненным ему солдатам и офицерам.
   28 сентября мы прибыли  в  Петропавловск-Камчатский,  и  здесь  я  своими глазами увидел то, о чем в течение многих лет  знал  лишь  по  документам  и рассказам. С огромным интересом осмотрели мы с Ишковым фабрику, производящую жестяные банки для рыбной промышленности, построенную  перед  самой  войной. Современное  оборудование  было  закуплено  в  Японии,  и  теперь  мы   сами производили эти банки. Раньше  мы  вынуждены  были  покупать  их  в  Японии. (с)
http://read.newlibrary.ru/read/mikojan_ … _bylo.html

Отредактировано Диверсант (06-11-2010 01:24:21)