Стойбище в заливе Идунки
При небольшой игре воображения, человек ни разу не бывавший в этом городе может его представить хотя бы по названию. Холмск — город на холмах. На самом деле это не совсем так. Город раскинулся на нескольких морских террасах, издали напоминающих холмы. Это впечатление усиливается тем, что он как бы прижат к морю западными отрогами Южно-Камышового хребта.
Последние десятилетия почти до неузнаваемости изменили эту часть побережья Сахалина. Вдоль полотна железной дороги — цепь больших и малых населенных пунктов. Многочисленные промышленные предприятия, портовые сооружения, линии связи и электропередач. Ночью, если подходить со стороны моря, видны россыпи огней и тревожные блики маяков. Одним словом, вполне обжитые и довольно населенные места. Сейчас почти невозможно поверить, что когда-то этот уголок Сахалина, впрочем как и весь остров, выглядел совершенно иначе. Другими были и берега, и люди населявшие их.
Первыми европейцами, предпринявшими попытку изучения Татарского пролива, были французские моряки — участники экспедиции Ж.-Ф. де Лаперуза на кораблях "Буссоль" и "Астролябия". Летом 1787 года они нанесли на карту западный берег Сахалина от мыса Крильон до мыса Жонкьер. Спустя девять лет этим же маршрутом прошел английский капитан У. Броутон. Как известно, результатом этих экспедиций явилась гипотеза о полуостровном положении Сахалина, которая еще более упрочилась в 1805 году, после неудачной попытки русского ,мореплавателя И. Ф. Крузенштерна достичь Татарского пролива с севера, через лиман Амура.
Без малого 50 лет потребовалось исследователям, чтобы окончательно подтвердить истину, известную еще со времен русских землепроходцев, открывших Сахалин в 40-е годы XVII века Плавание Г. И Невельского на транспорте "Байкал" в 1849 году блистательно завершило двухсотлетний период первоначального освоения Сахалина Россией. Была доказана судоходность устья Амура для морских судов, открыт пролив между островом и материком. Еще через два года под руководством Невельского была организована Амурская экспедиция, начавшая огромную работу по изучению и закреплению за Россией земель Приамурья, Приморья и Сахалина.
Не оставалась в стороне от "великого Амурского дела" и русская дипломатия. В 1852 году на Тихий океан отправилась эскадра вице-адмирала Е. В. Путятина. Ему поручалось добиться установления дипломатических и торговых отношений с Японией, и решить вопрос о границах. Далекой и загадочной стране, отгородившейся от остального мира законом о самоизоляции, теперь предстояло стать соседом России на островах.
Следует отметить, что само географическое положение Сахалина, протянувшегося более чем на 900 километров в меридиальном направлении, а также ряд исторических причин способствовали тому, что в XVII — первой половине XIX веков русские исследования на острове имели одну существенную особенность. Они касались в основном северной его части, прилегающей к лиману Амура, восточного ,побережья и частично залива Анива.
Первым русским судном, прошедшим водами Татарского пролива по следам Лаперуза и Броутона явилась винтовая шхуна "Восток" из состава эскадры адмирала Путятина. 18 августа 1853 года она вышла из Нагасаки, взяв курс к западному побережью Сахалина и далее в лиман Амура. Командир шхуны капитан-лейтенант В. А. Римский-Корсаков писал об этом походе: "В одиннадцать дней перешел я Японское море и 30 августа вечером в первый раз увидел южный мыс Сахалина, а ночью вошел в Татарский залив, или, по-нынешнему, — пролив. Тот клочок моря, который Лаперуз и Броутон отрекомендовали таким негостеприимным, ветреным и туманным, встретил меня как нельзя ласковее, наряженный в ясную, теплую погоду, угощал бодреньким попутным ветерком вместо хлеба с солью.
До 3 сентября шел я так вдоль пустынного, но зеленеющего, живописного и ароматического берега Сахалина, два раза на этом пути останавливался на несколько часов в попадавшихся мне бухтах, съезжал на берег, осматривал местность, знакомился с дикими айнами..."'
Это плавание шхуны "Восток" справедливо называют историческим. Впервые морское судно прошло проливом, разделяющим Сахалин и материк, по южному фарватеру достигло устья реки Амур, доказав практическое значение для мореплавания открытия Геннадия Ивановича Невельского.
Пройдут многие годы, но историки и географы вновь и вновь будут обращаться к событиям 1853 года, связанным с плаванием небольшой русской шхуны. И нам стоит остановиться на них несколько подробнее. Во-первых, по стечению обстоятельств, шхуна "Восток" еще не раз будет фигурировать в нашем повествовании. Целых тридцать лет, до самой своей гибели на скалах у острова Стенина (залив Петра Великого) в 1883 году, этот корабль будет служить верой и правдой гидрографам Сибирской флотилии. Его вахтенные журналы — своеобразная хроника подвигов и открытий, которая содержит эпизоды, имеющие самое прямое отношение к нашей теме. Во-вторых, даже беглые впечатления столь тонкого наблюдателя как В. А. Римский-Корсаков. крайне интересны. Ведь перед взором исследователя открывалась еще неведомая и таинственная земля, девственных берегов которой пока не коснулась преобразующая, и, одновременно, разрушающая сила современной цивилизации.
Юго-западное побережье Сахалина Воин Андреевич описал, не скрывая своего восторга: "...Сахалинский берег совсем иначе в глаза кидается, нежели татарский. Они похожи, один на другой так, как солнечная сторона Невского проспекта похожа на тенистую... Татарский берег, покрытый по долам и вершинам тем же пихтовым и лиственным лесом, что и сахалинский, сходит в море отвесными, зубастыми утесами серого гранита и базальта, которые как-то жестко, неприветливо на вас смотрят...
Сахалинский берег гораздо веселее. Он только в немногих местах, наиболее на мысах, обнаруживает крепкие утесы своего вулканического основания; большею же частью он состоит из высоких желтоватых осыпей, которые на каждом шагу прорезываются глубокими развалистыми лощинами.
Скаты лощин большею частью покрыты прекраснейшею луговою зеленью, по которой как нельзя удачнее рассеяны или кущи мелкого ольховника, или рощицы разного лиственного лесу — дуба, березы, сибирского тополя, рябины и тому подобных знакомых нам деревьев. Почва в этих местах девственная, сочная и мне случалось встречать на небольшом пространстве такое разнообразие трав, цветов и разных кустарников или вьющихся растений, разумеется, большою частью мне незнакомых, что хоть бы тропикам впору. Мало мне встречалось таких лощин, по дну которых не журчал бы веселый горный ручеек с прозрачною, холодною как лад водою.
Местами эти ручьи спадают в море шумными водопадами, а чаще прорезывают себе дорожку в мелком песке так называемого припайка или плоского прибрежья, которое тянется почти непрерывно вдоль всего сахалинского берега. К этому припайку и волны моря подкатываются как-то ласково, будто приглаживая его блестящий золотистый песок, и шлюпке всюду к нему пристать удобно, — словом, все так и манит выйти на берег погулять. Местами лощины расширяются до размера долин, тогда и ручьи принимают вид рек, иногда таких глубоких, что по ним далеко можно подняться на шлюпке...".
В бухтах Танг-Котан и Нотоксама Римский-Корсаков высаживался на берег и встречался с туземцами близ лежащих селений; Он отмечал: "Язык айнов показался мне очень благозвучным, плавным, мягким. Несколько слов, записанных мною, обнаруживают весьма приятное сочетание гласных и согласных. Самое слово "айно", что по ихнему значит человек, не испортит даже итальянского языка".
Описываемые В. А. Римским-Корсаковым места находятся недалеко от современного города Холмска. В те годы на этом месте находилось самое большое на Южном Сахалине айнское селение. В различных источниках XIX века оно именуется по-разному: Маука (Маока), Энтрумгомо, Тунай. Все эти названия айнского происхождения.
Некоторые современные исследователи переводят "Маука" как "ветреное место". Однако по айнско-русскому словарю М. М. Добротворского, изданному в 1875 году, "мау" означает "шиповник", а "ка" — "холм", "вершина". Следовательно, более точное объяснение названия "Маука" — "холмы, поросшие шиповником". Вариант этого названия — "Маока" также обозначает расположение селения на холмах.
К слову сказать, есть в этом названии какая-то тайна. Дело в том, что само слово "Маока" обнаруживает, на наш взгляд, связь с далекой Океанией, некоторые археологи и этнографы склонны считать прародиной этой загадочной народности, стоящей обособленно, среди других народов Восточной Азии по языку антропологическому типу и многим элементам материальной культуры. Взгляните на карту Индонезии — на западе острова — Новая Гвинея есть горы Маоко ("Снежные горы"), представляющие собой систему горных, хребтов.
Другие названия этого айнского селения также связаны с особенностями его: географического положения. "Энтрумкомо" ("Энтрумгомо") происходит от слов "энтрум" — мыс и "комо" — вогнутый, загнутый и означает — "селение на мысу". "Тунай" происходит от числительного айнского языка "ту" — два и "най" — река. Это название довольно точно указывает на местоположение стойбища между устьями двух рек, что подтверждается и описаниями путешественников середины XIX века. И сейчас на территории города Холмска протекают две речки: Татарка (на некоторых картах сохраняется,.ее прежнее название — Маука) и Язычница которые в ту пору были значительно полноводнее.
К сожалению, имеющиеся источники не позволяют с полной определенностью утверждать о точной дате возникновения туземного стойбища Маука. Можно лишь предполага, что это произошло в период расселения на территории юга Сахалина племени айнов. Однако по всей вероятности и айны не являются коренным населением этих мест. Исследования, проведенные в 1979 — 1981 годах археологическим отрядом областного. краеведческого музея и Сахалинского отдела Географического общества СССР, на стоянке Садовники-II, в нескольких километрах севернее Холмска, позволили обнаружить материальные следы новой, ранее неизвестной неолитической культуры. Возраст находок — 6 тысяч лет. В отличии от хорошо изученных памятников охотской и айнской культуры, стояки типа Садовники-II расположены на древних высоких террасах, а жилища имеют подпрямоугольные очертания. Совершенно отличен керамический инвентарь: сосуды не с круглым дном, а с овальным, изделия украшены аппликационными валиками и имеют красивые выступы по верхнему краю венчика. В ходе раскопок найден великолепно обработанные каменные орудия труда свидетельствующие об исключительно сухопутной охоте, как экономической основе материальной культуре древних обитателей этих мест.
Первыми подробными письменными сведениями о Мауке, как и в целом о Южном Сахалине, мы обязаны участникам Амурской экспедиции 1849 —1855 годов. На основании материалов экспедиции 11 апреля 1853 года правительство приняло указ о передачи острова в управление Российско-Американской компании и создании русских военных постов.
15 апреля генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев, сообщая об этом решении начальнику Амурской экспедиции капитану 1-го, ранга Г. И. Невельскому, писал: "При исполнении же сего важного возлагаемого на Вас повеления нахожу нужным указать Вам следующие главные основания к успешному исполнению видов правительства: а) занять на острове Сахалине в нынешнем году два или три пункта на восточном или западном берегу, но сколь возможно южнее; б). находящихся на южной оконечности Сахалина японских рыбаков не тревожить и оказывать им дружеское расположение, уверяя их, что мы занимаем остров Сахалин в ограждении от покушений иностранцев и что под нашей защитой они могут безопасно продолжать там свой промысел и торговлю...". Эти распоряжения ясно показывали, что в Петербурге рассматривали Сахалин как территорию принадлежащую России, и это служило основанием дальнейших энергичных действий Невельского и его сподвижников по Амурской экспедиции.
Весной 1853 года Невельской отправил на Южный Сахалин амурских гиляков Позвейна и Юдина. Им поручалось добраться до селения Сиракус (Сирануси) на полуострове Крильон, где происходили традиционные торговые встречи туземцев Нижнего Амура с айнами и японцами, а по дороге собрать сведения о посещенных местах.
18 августа по заданию Невельского прапорщик корпуса флотских штурманов Д, И. Орлов с отрядом в 6 человек высадился с транспорта "Байкал" в селении Венду-эси и затем двинулся на байдарках* на юг вдоль западного берега острова. 30 августа (11 сентября) в устье реки Кусунай Дмитрий Иванович учредил военный пост Ильинский. Собрав туземцев селения Кусунай — айнов и орочон — он поднял в честь этого события русский флаг. Оставив "постовыми" трех человек, он с остальными казаками пошел дальше на юг с целью достичь залива Анива. В селении Сыроро у мыса Ноторо Орлов встретил возвращавшихся из Сирануси двух посланцев Невельского — Позвейна и Юдина. Гиляки рассказали ему, что за мысом Ноторо находится обширный залив Идунки, обойдя который можно попасть в Аниву не раньше чем за месяц.
Поэтому Орлов принял новое решение. Возвратившись в Ильинский пост он оставил имущество на попечение айнского старшины соседнего селения Найро, а сам с отрядом поспешил через восточное побережье в залив Анива, где в это время происходили не менее важные события.
22 сентября (4 октября) в селении Томари-Анива Г. И. Невельской заложил военный пост Муравьевский, названный так в честь генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьева. Начальником поста был назначен гвардейский офицер — майор Н. В. Буссе, а его помощником — лейтенант флота Н. В. Рудановский. Для первой зимовки на Сахалине оставалось в посту 59 матросов и 8 наемных рабочих. К ним присоединились также пять казаков и матрос из отряда прапорщика Орлова, а сам Дмитрий Иванович на транспорте "Иртыш" отправился в Императорскую гавань.
Начальнику Муравьевского поста майору Буссе Невельской оставил подробную инструкцию о дальнейших действиях гарнизона, взаимоотношениях с туземцами и японцами. Лейтенанту Рудановскому ставилась задача с наступлением зимы провести обследование залива Анива, западного берега острова от мыса Крильон до селения Кусунай, а также рек в южной части острова и путей, ведущих на север.
Зимой 1853—1854 года в полной мере проявился исследовательский талант Н. В. Рудановского. Его работы носили комплексный характер. Он был первым, кто дал подробное научное описание побережья и внутренних районов Южного Сахалина в географическом, гидрографическом, этнографическом и статистическом отношении. Для нас наибольший интерес представляет его поход на западное побережье, во время которого он первым из отечественных исследователей посетил селение Маука.
В январе 1854 года Николай Васильевич в сопровождении казака С. Верезкина и айна Сирепонку отправился в путешествие по юго-западному побережью Сахалина. Особенно заинтересовал его обширный залив Идунки между 47°20' и 46°45' северной широты, который он назвал заливом Капитана Невельского. Это название сохраняется и по сей день. Протяженность береговой черты залива от мыса Ноторо на севере до мыса Найборо, на юге составляла около 80 верст, а его многочисленные бухты, по словам местных жителей, вполне подходили для стоянки морских судов. Немаловажным было и то, что залив этот оказался незамерзающим. В описании лейтенанта Рудановского отмечалось, что залив Невельского разделяется на две части — северную и южную. В северной, на пространстве около 28 верст, имеется 16 бухт. Лучшими из них являются гавани Такмака и Маока, а также бухты Поро-Томари и Пероци. Из бухт Маока и Такмака летом пешком, а зимой на собаках, айны через горы добирались до долины реки Сусуя и побережья залива Анива.
Побывал Рудановский и в айнском стойбище Маока (Маука), расположенном в устье двух речек, впадающих в одноименную бухту. По данным проведенной им переписи 'туземцев Южного Сахалина, это было самое большое айнское селение. В нем насчитывалось 40 юрт с 700 жителями, в том числе 300 мужчин, 250 женщин и детей. Летом в бухту Маока в большом количестве заходила.
По всему было видно, что эта бухта являлась главным пристанищем японских джонок на западном побережье. В южной части бухты стоял знак, служивший маяком для входа в нее, а на берегу находилобь много японских сараев и храм. Туземцы встретили Рудановского ласково и добродушно, его принялись угощать, убрали собак и нарты. Они сообщили ему, что японцы распускают слух, будто весной они прогонят русских с Сахалина. Сами айны, по словам Рудановского, "очень этому удивлялись и, по-видимому, не желали, ибо всеобще не любили японцев, потому что последние недобросовестно с ними расплачивались за работу и часто вовсе не платили и обманывали". Он объяснил туземцам, что японцы на острове — пришельцы, что остров всегда был русским, как еще задолго до японцев Сахалин был открыт русскими, а затем сюда переселились русские подданные — ороки. Все собравшиеся туземцы "подтвердили это и сказали, что у них есть предание, что орочоны или ороки, которых много и в Маоке, пришли от лоча (русских), когда еще не слыхали о японцах, и живут здесь очень долго". После этого Рудановский заявил, что "где единожды встали русские, то оттуда они никому себя прогнать не позволят" и чтобы айны "не верили ни японцам, ни кому другому, кто бы ни вздумал распускать подобные слухи."
Об итогах своего путешествия Рудановский доложил в Петровское зимовье начальнику Амурской экспедиции Г. И. Невельскому , которого заинтересовали не только данные географических и гидрографических исследований, но и результаты встреч и бесед с туземцами. По мнению Невельского, сообщения айнов были "весьма важны ибо они показывают неоспоримые права России на обладание Сахалином.
Тогда же в феврале 1854 года, Невельской назвал бухты Маока и Такмака бухтами Беллинсгаузена и Графа Гейдена. Начальнику Муравского поста в заливе Анива майору Буссе он приказал в феврале или марте направить в бухту Такмака (470 15' с. ш.) лейтенанта Рудановского с восемью людьми и продовольствием на три месяца, для содержания там военного поста" который следовало назвать Ильинским. На тот случай, если Буссе не сможет выполнить этот приказ, высадку Рудановского в указанном месте должен был осуществить с началом навигаций корабль Российско-Американской компании "Николай", зимовавший в Императорской гавани. Его командир шкипер М. Клинковстрем также получил на сей счет приказ Невельского.
Начавшаяся Крымская война, в которой на стороне Турции против России выступила Англия и Франция, внесла внезапные коррективы в действия Амурской экспедиции. Весной-летом 1854 года у тихоокеанских берегов России следовало ожидать появления соединенной англо-французской эскадры. Поэтому с получением известий о начале войны, Невельской разработал план обороны Приамурья и Сахалина, о котором информировал генерал-губернатора Восточной Сибири Муравьева. В частности, он предлагал занять на Сахалине ряд пунктов, выставив небольщие посты в заливах Анива, Такмака, Дуэ и Терпения. В случае появления неприятельских кораблей руссние гарнизоны должны были отступить в глубь острова. "Само собой разумеется, — писал Невельской, — что и здесь подобно как и на побережье Приуссурийского края, посты эти должны состоять не более как из четырех или шести человек, ибо главная их цель заключается в том, чтобы привлечь неприятеля блокировать берега острова".
1 марта Невельской отправил майору Буссе письмо в котором также изложил свой план обороны острова. Придавая особое значение созданию русского поста на юго-западном побережье Сахалина он писал: "Не получив от Вас донесения о распространяемых японцами слухах, переданных мне Самариным (о предстоящем изгнании русских с острова — А. К.), я вижу, что вы, как и следует, обращаете внимания на подобные нелепости, и остаюсь уверенным, что Вы, согласно моим приказаниям и личным вашим объяснениям, ввиду ожидаемой ранней весной в Татарском проливе американской эскадры послали в залив Такмака или Маока И. В. Рудановского весновать в оном и вместе с тем наблюдать за обстоятельствами, сопровождающими вскрытие залива, и над силой господствующих там ветров с гор". Далее Геннадий Иванович особенна подчеркивал, "что и в случае войны мы не должны оставлять острова, а только лишь уменьшить численность людей на оном и разместить остальных по постам, от 6 до 8 человек в каждом, а именно в заливы Анива, Такамака, Кусунай, Дуэ и Тернай (Тарпения), то есть в такие места, в которых пользуясь ныне известными нам путями, мы сможем Во время войны снабжать их продовольствием, независимо от моря, внутренним путем, на селения Погиби, Аркой и Кусунай".9
Однако распоряжение Невельского о создании русских постов на Южном Сахалине майор Буссе не выполнил. В мае 1854 года в Императорскую гавань прибыл на фрегате "Паллада адмирал Е. В. Путятин. По его предложению, в связи с ожидавшимся вторжением на Дальний Восток соединенной англо-французской эскадры, гарнизон Муравьевского поста эвакуировали в Императорскую гавань. Таким образом, смелый план Г. И. Невельского по занятию важнейших пунктов на юге Сахалина остался не реализованным. Более того, был утрачен пост Муравьевский — стратегически важный опорный пункт, позволявший контролировать положение в заливе Анива и пролив Лаперуза. Как сказали последующие события, это значительно осложнило освоение Сахалина Россией, так как процесс оформления русско-японской границы еще не был завершен.
В ходе Крымской войны 1853 — 1856 годов русская дипломатия пошла на временные вынужденные уступки в этом вопросе. 26 января (7 февраля) 1955 года адмирал, Путятин подписал в городе Симода русско-японский договор, согласно 2-й статье которого устанавливалось, что на Курильских островах граница между двумя странами пройдет по проливу Фриза, а остров Сахалин "остается неразделенным между Россией и Японией, как было до сего времени. На острове могли беспрепятственно проживать и заниматься обработкой его природных богатств как русские, так и японцы.
Уже через два-три года после заключения Симодского договора ситуация на Сахалине не изменилась. Первая недружественная акция японцев имела место еще в 1854 году, когда после эвакуации русского гарнизона они уничтожили все постройки и укрепления Муравьевского поста. С 1855 года стала постепенно увеличиваться численность японце на острове активизировалась их предпринимательская деятельность. Если в 1853 году по данным Н. В. Буссе число японцев, остававшихся зимовать на Сахалине, не превышало 50 человек. то в 1860 — 1861 годах здесь зимовало уже до 250 человек. Летом это число удваивалось за счет рыбаков-сезонников, приезжавших с Хоккайдо для ловли рыбы и промысла морской капусты. Колонизацию Сахалина осуществляли два северных японских княжества — Мацумаэ и Хакодатэ. Представитель первого имел резиденцию в Кусун-Котане, а представитель второго — в Мауке. Оба княжества соперничали между собой в распространении влияния на сахалинских айнов. Такое соперничество и возникавшие на этой почве время от времени усобицы были типичны для феодальной Японии, накануне реставрации Мэйдзи. Для этого существовали и причины экономического свойства, так как другой рабочей силы для развития промыслов на острове не было.
В этой обстановке действия русского правительства были направлены на точное соблюдение Симодского договора. В тоже время Петербурге принимались меры с целью добиться передачи всего Сахалина в полное и суверенное владение России. Наряду с дипломатическими мероприятиями правительство изменило порядок управления островом, который с 1853 года находился в ведении Российско-Американской компании, а в апреле 1856 года передан под начальство генерал-губернатора Восточной Сибири. Распространение русского влияния шло из центральной части острова, постепенно охватывая южные его районы. 16 июля 1856 года был учрежден военный пост Дуэ, а 20 августа следующего года лейтенант Рудановский поднял военный флаг и начал строительство поста в устье реки Кусунай (на том месте, где в 1853 году останавливался Д. И. Орлов), В 1853 — 1859 годах возведение построек поста Кусунай завершила команда матросов под командованием поручика корпуса флотских штурманов П. И. Маргасова. Тогда же им был учрежден небольшой военный пост Мануэ на Охотском побережье перешейка Поясок.
Особая роль в освоении Сахалина в этот период принадлежит русским научным экспедициям. Среди них наиболее крупной и значительной, как по масштабам, так и по результатам проведенных исследований, можно по праву назвать экспедицию, организованную в 1860 — 1861 годах Императорским Русским Географическим обществом. Возглавлял ее талантливый ученый, магистр Дерптского университета Федор Богданович Шмидт — впоследствии академик, известный русский геолог, палеонтолог и ботаник. В состав экспедиции входили также геолог П. П. Глен, этнограф А. Д. Брылкин и военный топограф Г. В. Шебунин. За два года путешествий по острову участники экспедиции собрали обширный географический, геологический, ботанический, этнографический материал, провели топографическую съемку западного берега от поста Дуэ до мыса Крильон.
Научная деятельность и многочисленные приключения экспедиции Шмидта могли бы послужить сюжетом отдельного повествований. Мы же остановимся лишь на эпизодах имеющих прямое отношение к нашей теме и связанных с ранней историей города Холмска. Во время работы экспедиции ее участники дважды посетили стойбище Маука и оставили об этом очень ценные записки.
...В середине августа 1860 года большая часть экспедиции — Ф. В, Шмидт, Г. В. Шебунин, А. Д. Брылкин — собралась в посту Кусунай. Началась подготовка к путешествию на юг в селение Маука. Поход наметили на 4 сентября, но шторм и непогода заставили отложить выход. Наконец, 8 сентября путешественники вышли из Кусуная, Шмидт и Брылкин двигались пешком, а поручик Шебунин шел вдоль берега на вельботе, куда погрузили снаряжение и инструменты.
Преодолев за неделю более ста верст, утром 14 сентября, Шмидт и Брылкин прибыли в Мауку. Через несколько дней пришел на вельботе и Шебунин. Здесь исследователи провели три недели в обществе айнов и японцев. В официальном отчете об экспедиции Федор Богданович писал о пребывании в Мауке: "Японцы встретили нас довольно приветливо, снабдили нас всем необходимым, но следили за нами с недоверием и весьма неохотно позволили мне подняться на близ лежащую гору Тукотан—Нубури и отделиться на два прихода (так в тексте, правильно: перехода - А. К.) до селения Токомбо, находящегося в 50 верстах расстояния от мыса Крильон, южной оконечности острова, куда бы я также с удовольствием поехал, если бы мне позволили. Господин Брылкин изъявил желание зимовать в этом Селении (т. е. в Мауке - А. К.), но японцы отклонили это под различными предлогами, между прочим ему говорили: что они не очень дружно живут между собою в этом селении, и что, не приходится иностранцу быть свидетелем этих ссор. Лучше чем с другими мы познакомились с японским врачом, знавшим немного голландский язык, так что мы могли с ним беседовать, смешивая голландский язык с айно".
Другой участник похода, Александр Брылкин, в своих записках гораздо подробнее писал об этих событиях. Его оценки не всегда совпадали с мнением начальника экспедиции и потому особенно интересны.
Так, когда Шмидт и Брылкин пришли в Мауку их сразу же окружила толпа айнов, многие из которых приветствовали путешественников по-русски: "здравствуй". Это слово они выучили от матросов в посту Кусунай и от прежних русских исследователей, посещавших эти места — Н. В. Рудановского, Д. И. Орлова и других.
Вскоре явились японские чиновники их вид откровенно выражал недовольство и озабоченность появлением русских. Шмидта и Брылкина повели через все селение и поместили в скверном и довольно грязном сарае. Шмидт попросил провизии и после долгих переговоров и препирательств японцы принесли вареный рис, бобовые хлебцы, очень плохую соленую рыбу и совсем немного табаку, который оказался отвратительного качества. Темпераментного Брылкина такой "прием" крайне возмутил и он обрушил на японцев поток жестких упреков. Чиновники рассыпались в извинениях и оправданиях, но положение от этого не улучшилось. На ночь в сарай, где ночевали путешественники, поместили айна и японского матраса для надзора за ними.
Впрочем, справедливости ради следует отметить, что ни Щмидт, ни Брылкин всерьез на японцев не сердились. Брылкин писал позднее: "...Поведение японцев в отношении нас имеет некоторое оправдание. Они не были предуведомлены о нашем приходе; наша грязная, оборванная одежда и ноша за плечами не могли им внушить к нам никакого уважения, да и самыя занятия наши не согласовывались, по их понятиям, со званием чиновников. Они беспрестанно видят, что мы работаем наравне с нашими людьми, довольствуясь скудной пищей, и не могут, очевидно понять, что несмотря на все это, мы такие же чиновники, как и те, которые носят эполеты и раззолоченные мундиры.
На третий день Шмидта и Брылкина принял помощник кадзыхая (главного местного чиновника). Ему рассказали о цели путешествия и Брылкин просил разрешения остаться в Мауке на зимовку. Японец отвечал любезностями, спросил даже, согласен ли Брылкин жить вместе с другими чиновниками или прикажет построить себе отдельный дом, н далее в том же духе. Но несмотря на все эти светские уловки, нетрудно было убедиться, что японцы всячески стараются воспрепятствовать намерениям русских ученых.
Вскоре прибыл поручик Шебунин. Японцы убедились, что это те самые русские путешественники, о которых их уже заранее, как выяснилось, уведомил японский чиновник из Кусуная. Шмидта и Брылкина наконец-то освободили из-под надзора. Они начали знакомиться с жителями селения, покупали у них сакэ, конфеты, табак и другие безделицы, несмотря на то, что им это было строго запрещено чиновниками. Как заметил Брылкин: "Сами блюстители исполнения законов таскали различные мелочи и выпрашивали от нас деньги и вещи"
Как видим, за шесть лет прошедших после посещения Мауки Н. В. Рудановским, обстановка в самом большом айнском селений острова заметно изменилась. Зимой 1854 года здесь не было еще ни одного японца. Теперь же на живописном морском берегу рядом с полусотней айнских юрт, находилось полтора десятка больших японских строений, три храма, хозяйственные постройки.
Наконец, русские получили приглашение изложить свои просьбы самому кадзыхаю. Он принял их очень любезно, угостил прекрасной закуской, и... объявил наотрез, что никак не может позволить остаться им в Мауке и продолжать их плавание до Сирануси (Шмидту разрешалось дойти до селения Токомбо). После этого грустного известия оставалось только утешиться закуской, за которую путешественники принялись очень усердно. Брылкин писал об этом с горькой иронией: "Огромное количество теплой саки, выпиваемое без последствий мною и г. Шмидтом, всегда удивляло японцев; на этот раз мы превзошли самих себя".
9 октября Шмидт и его спутники отправились обратно в Кусунайский пост. Сопротивление японцев, с целью не допустить русских исследователей на юг острова, разрушило все планы работ будущим летом. Это побудило Шмидта обратиться за содействием к русскому консулу в городе Хакодатэ И. А. Гошкевичу, которому было отправлено письмо с одним японцем, ехавшим на Хоккайдо. Однако ответа из консульства не последовало, очевидно, гонец оказался не вполне добросовестным.
Летом следующего, 1861 года, участники экспедиции предприняли новую попытку обследования южной части Сахалина. На сей раз экспедиция разделилась. Ф. Б. Шмидт и Г. В. Шебунин на пароходе "Америка" отправились в залив Ольги для изучения Южно-Уссурийского края, а А. Д. Брылкин и П. П. Глен, ранее занимавшийся геологическими исследованиями на севере острова, стали готовиться к походу на юг, в ходе которого предстояло еще раз посетить Мауку.
1 июля они вышли на вельботе из Кусуная, имея при себе пять гребцов, снаряжение, инструменты и на два месяца провизии. В тот же день на ночлеге в Сираро, к ним в айнскую юрту пришел японский чиновник с вооруженными людьми и запретил плыть дальше. Никакие доводы, ссылки на незаконный характер подобных претензий, нарушающих условия русско-японского договора 1855 года, на него не действовали. Брылкин, уже имевший опыт подобных столкновений, вынужден был просто выгнать его из юрты. Утром, на виду у всех японцев, исследователи отвалили от берега и с тех пор, в продолжении всего путешествия, Брылкин только три раза должен был "ссориться с японцами и прибегать к крутым мерам". В некоторых селениях им даже оказывали радушный прием и необходимую помощь.
Оставалось серьезное сомнение — смогут ли путешественники беспрепятственно миновать Мауку? К счастью, на сей раз все обошлось как нельзя лучше. В Мауке Брылкин и Глен провели три дня, представлялись кадзыхаю, через своих знакомых японцев и айнов посредством тайного обмена пополнили свои дорожные запасы. Погода стояла благоприятная и путешественники поспешили миновать местность, знакомую им по экскурсии прошлого года.
Поход Брылкина и Глена вокруг Южного Сахалина успешно завершился в середине сентября в посту Мануэ. Был собран обширный материал о природе и населении острова, сделана съемка пройденного маршрута. Однако результаты двухлетнего труда экспедиции имели не только научное значение. Их сообщения о положении на юге Сахалина вызвали серьезную тревогу в правительственных кругах. О растущих притязаниях японцев на Южный Сахалин и притеснениях ими туземцев докладывали и начальники военных постов в Дуэ, Кусунае, Мануэ. Аналогичная информация поступала также из русского консульства в Хакодатэ. Укрепление позиций России на юге Сахалина стало неотложной задачей, Необходимо было учредить ряд новых русских постов, но прежде всего, в заливе Анива и на юго-западном побережье у селения Маука.
